Несущий свет - [23]

Валюженич взглянул на Степу, и тот, как мог, удовлетворил любопытство Шарля. Естественно, о «Мономахе» Косухин не сказал ни слова. Наташин дядя предстал в облике озверелого белогвардейца, каким он в действительности и являлся. Правда, эта версия никак не объясняла стремления расквитаться с далеким от идей большевизма Валюженичем, но Карно додумал все сам:

– Это все тот парень, Гастон. Наш Тадеуш, похоже, излишне желал продолжать знакомство с мадемуазель Натали. Типичные нравы парижских апашей! Ну, ребята, вы и влипли!

Ни Тэд, ни Косухин не стали возражать, тем более мсье де Сен-Луи не вызывал у них ни малейших симпатий.

– Жаль, что его не пристрелили! – заключил несентиментальный Карно. – Эх, знал бы – не выпустил! У него такие противные потные руки…

Авто мчало по пустынной дороге. Слева и справа мелькали силуэты высоких старых деревьев, росших у обочины, и Степе внезапно дико захотелось спать. Он знал за собой эту особенность. С ног валило чаще всего после боя, особенно когда приходилось ходить в штыковую…

…Под утро въехали в Ренн. Тут уж не выдержал даже неутомимый Карно, и они остановились в первом же небольшом отеле. Отоспавшись, решили ехать дальше, но сперва Шарль позвонил в Париж отцу – и, как выяснилось, вовремя. Сенатор Карно, обеспокоенный странным вояжем сына, уже успел протелеграфировать в Бриньоган и готовился заявить в жандармерию. Успокоив отца, Шарль сообщил, что они вернутся в Париж послезавтра.

Ехали не спеша, а в Ле-Мане сделали дневку, причем Степа был отконвоирован в здешний собор, где послушал лекцию об особенностях французской готики. От посещения музея он все-таки отбился и предпочел просто погулять по городу, втайне надеясь, что хотя бы здесь, в пролетарской Франции, удастся встретить товарищей по партии. Но, вероятно, население Ле-Мана еще недостаточно восприняло самые передовые идеи: в городе, как удалось выяснить, преобладала изначально реакционная католическая партия, а слабую оппозицию ей составляли вовсе не коммунисты, а какие-то мелкотравчатые радикалы. Степе стало скучно, очень захотелось домой. Наблюдения последних месяцев не обнадеживали: ни стонущая под колониальным игом Индия, ни Франция – родина Коммуны не спешили под знамена Мировой Революции. И это было очень обидно…

В Париж вернулись ранним утром – из Шартра, где была последняя ночевка, выехали после полуночи. Осторожность была нелишней. Кроме Берга и его бандитов следовало опасаться бдительной французской полиции. Старинный меч, заботливо укутанный в рубашку Тэда, еще мог сойти за музейный экспонат, но три револьвера вызвали бы лишние и совершенно ненужные вопросы. Счастливо избежав знакомства с дорожной жандармерией, автомобиль нырнул в лабиринт парижских улиц, и через полчаса Шарль затормозил возле дома, где обитал Валюженич.

– Ну вот, Стив, съездили, – усмехнулся Тэд, когда красный автомобиль скрылся за поворотом. – А я-то думал, что после Тибета меня ожидают здесь скука и воспоминания…

– Ты уж извини, Тэд, – виновато вздохнул Степа. – Втянул я тебя, чердынь-калуга!

– Оу, Стив! По-моему, у нас в этом деле равные пакеты акций. Если кого и втянули, так это Шарля, но он, кажется, не в обиде. Ладно, кажется, наступает тайм-аут.

Косухин не совсем понял, что такое «тайм-аут», но уже был готов согласиться с приятелем, как вдруг замер и схватил американца за руку. Из подъезда, куда они собирались зайти, вышел человек. Конечно, в этом не было ничего удивительного, но это оказался не обычный парижанин, спешащий на службу. Его лицо Степа узнал сразу: молодое, красивое, с глубоким шрамом на щеке. Человек был в штатском, но Степа помнил, что тогда, ночью, его называли поручиком.

– Что? – не понял Валюженич. – Опять?

Ответить Степа не успел. Поручик подошел к ним, вытянул руки по швам и щелкнул каблуками:

– Доброе утро, господа. С прибытием.

Говорил он естественно по-русски. Валюженич, что-то сообразив, чуть подался назад, рука легла на пояс, где был спрятан трофейный револьвер. Косухин криво усмехнулся:

– Стало быть, здрасьте, господин поручик. Мешок, что ли, привезли?

Тот покачал головой:

– Прошу извинить, господин Косухин. Не за мешок, тут я выполнял приказ. Я вел себя с вами грубо, но мне сказали, что вы чекист. Я воевал с красными с октября 17-го…

– Оу! – наконец начал понимать Валюженич. – Цивил во? Эгэн?

– Я от генерала Богораза, – продолжал поручик. – Мы дежурим возле вашего дома, господин Валюженич. Творится что-то непонятное. Его превосходительство приказал тут же доложить о вашем появлении. Прошу быть осторожными и не открывать посторонним двери.

– Бат… Вот хэппиенд? – от удивления Валюженич растерял весь свой запас русских слов.

– Генерал просил вас не выходить из квартиры, – ответил офицер на неплохом английском. – Говорят, господин Берг куда-то уезжал. Вчера он вернулся – и снова пропал… Извините, господа, должен позвонить генералу.

Поручик вновь щелкнул каблуками, повернулся и исчез за углом.

– Последуем разумному совету, – рассудил Валюженич. – Вот тебе и тайм-аут!..

Из квартиры решили не выходить. Тэд лишь сбегал в ближайшее кафе и принес бутерброды, после чего одним движением скинул со стола все бумаги вкупе с полудюжиной книг и аккуратно положил на него свою находку. При дневном свете меч смотрелся совершенно непрезентабельно – костяная рукоять побурела и растрескалась, окислившаяся медь распадалась при малейшем прикосновении, а кожаное покрытие ножен, казалось, вот-вот лопнет и рассыплется на мелкие лоскутья.