Несущая свет. Том 3 - [6]

Ауриане мучительно захотелось схватить эту чашу и, прижавшись к ней ртом, вылакать ее содержимое, но она справилась с этим искушением. Что-то здесь было не так. С чего бы это Коракс раздобрился и отменил свой приказ не давать ей пищи?

В нескольких шагах от нее привстала на задних лапах крыса. Ее глаза, похожие на две светящиеся бусинки, настороженно изучали Ауриану. Та пододвинула лоханку с фруктами поближе к храброму созданию и притворилась спящей. Крыса засеменила вперед, затем остановилась и стала умываться, потирая мордочку кругообразными движениями мясистых лапок. Ауриана в нетерпении закусила губу. Казалось, прошло полдня, пока крыса снова засеменила вперед и схватила вареный инжир.

Тут же, не успев даже проглотить кусок, она начала корчиться в агонии. Маленькое тельце извивалось и дергалось. Ауриана наблюдала за этими мучениями, с ужасом представляя, как яд выжигает внутренности крысы.

«Это дело рук неизвестного врага. Императору нет надобности устраивать мне тайную смерть. А Кораксу я нужна живой. Должно быть, наставники обсуждали происшедшее в тот день на арене и упоминали мое имя. При этом мог присутствовать кто-то, желавший мне смерти. Но кто?»

Глава 36

Когда Ауриану выпустили из заточения, дни стали проходить для нее незаметно, ничем не отличаясь в этом унылом однообразии один от другого. Двор, посыпанный песком, тесные коридоры и похожее на пещеру помещение рядом с кухней, где она спала ночью. Наверное, точно так же чувствует себя бык под ярмом на пашне. Так грустно думала Ауриана, идя одной и той же дорогой день за днем и наблюдая за одними и теми же жалкими осколками настоящего мира, оставшегося за пределами этой тюрьмы.

При появлении первых лучей солнца двести новичков должны были вставать. Стража будила их громкими ударами железных прутьев о решетку. Долгие часы выматывающих силы тренировок, поедание плохо приготовленной пищи и сон, служивший сомнительным убежищем от всех страданий — все это было похоже на спицы в безостановочно вращающемся колесе, которые отмечали границы между сутками. Однако не бывает худа без добра: благодаря монотонности своего существования у Аурианы развилась поразительная ясность миросозерцания. Она чувствовала, как дух-пламя внутри нее постепенно набирает силу, словно она каждый день совершала ритуал Огня. Это чувство привело к тому, что теперь обычаи и традиции своей родины она оценивала как бы со стороны, хотя и не вырвала полностью их из своей души. Она вспомнила, как Рамис часто отделяла своих учеников друг от друга и давала им каждый день одно и то же задание. Может быть, ее целью было создать это странное чувство принадлежности не только к одному роду, но и к солнцу — источнику животворящей силы, к океану ночного неба, чувство общности со всеми живыми существами в этом мире?

«Неужели и я в этой чужой стране стала исповедовать учение Рамис? Ателинда, несмотря на все твои труды колдунья овладевает мной в это страшное и решающее время. Но ей никогда не удастся взять мою душу целиком. По крайней мере, до тех пор, пока я не перестану искать мести».

Утром обычно проводились упражнения на развитие выносливости, быстрой реакции и постоянной готовности к бою. Большое внимание уделялось мышцам ног, игравшим жизненно важную роль при схватке на мечах. Коракс частенько привешивал им на лодыжки свинцовые гири и заставлял их бегать с ними вокруг арены, в центре которой стояли его помощники с деревянными жердями в руках. Они бросали эти предметы без предупреждения, а бегущие должны были уворачиваться от них. Убить такие палки не могли, но увечья, нанесенные ими, бывали иногда довольно серьезны. Днем эти же жерди давались новичкам уже в качестве оружия, которое они метали в столбы и мишени из рогожи, набитые соломой. Вскоре они стали проводить учебные поединки друг с другом.

С помощью примерно таких же деревянных палок Коракс демонстрировал им элементарные приемы нападения и защиты.

— Внезапность — это все! — громогласно изрекал он, расхаживая между своими подопечными, стоявшими разомкнутым строем. — Меняйте тактику при отступлении. Если хотите долго жить, не позволяйте вашему сопернику понять ее!

Эти слова повторялись столь часто, что стали отдаваться в голове Аурианы даже во сне.

Когда гладиаторы тренировались, за ними с невозмутимыми лицами наблюдали греческие лекари. Они следили за тем, чтобы мускулы развивались правильно и не перенапрягались. В некоторых случаях применялся массаж, в других — менялся рацион питания, например, уменьшали количество ячменной каши или заставляли глотать золу. Лекари говорили, что она добавляет силы организму.

Сперва мускулы Аурианы страшно ныли и не давали ей покоя, но постепенно они увеличились в объеме и приобрели своеобразную память. И тогда она испытала ни с чем не сравнимое удовольствие, когда ее тело, набравшее необычайную силу и гибкость, стало послушно выполнять ее команды.

На тренировках Коракс всегда держал Коньярика и Торгильда отдельно от Аурианы и Сунии. Он почувствовал, что эти четверо, соединившись вместе, черпают друг от друга какую-то неведомую силу, которой он опасался. Но за обедом или ужином им удавалось побыть рядом. Иногда они просто молча ели и смотрели друг на друга, иногда с любовью и тоской заговаривали о родине. Эти воспоминания спасали их от уныния и отчаяния, придавали им бодрость. Они часто рассказывали сказки и истории о Гримельде и ее топорике, но никогда не произносили вслух имя Одберта. Среди тех их бесед была и победа Аурианы над Гундобадом. Об Ателинде не упоминали, щадя незаживающую рану Аурианы. Почти каждый вечер Коньярик предлагал их вниманию новый план побега, и это еще больше заставляло Ауриану грустить, потому что все они были нереальны. Коньярик не учитывал того, как они были далеки от Германии, и что не только школа, но и вся чужая страна была их тюрьмой. Однако она вежливо слушала, полагая, что разработка этих планов спасает мозг Коньярика от отупения. О Марке Аррии Юлиане она не рассказывала никому, хотя у нее было такое чувство, будто он повсюду сопровождает ее, наблюдая за ней с любовью и тревогой. Память о той ночи иногда приобретала необычайно четкие очертания, а иногда была расплывчатой, словно тень в сумерках.