Несущая свет. Том 1 - [7]

Херта облегченно улыбнулась и повернулась, чтобы взглянуть на Ателинду, но молодую мать моментально сморил крепкий сон, как только Рамис взяла у нее ребенка.

— Слава его побед будет греметь, имя сиять, как небеса, усыпанные ясными звездами…

Речь Рамис текла гладко и легко, но внезапно слова замерли на ее устах. Херта быстро взглянула на ясновидящую, чтобы понять, в чем дело. Выражение лица Рамис резко изменилось, оно больше не было безмятежным, на секунду ужас исказил черты жрицы.

Когда Рамис изрекала свои пророчества, она как бы шла по извилистой тропе, и часто она бывала изумлена не меньше своих слушателей тем, что открывалось ей за очередным крутым поворотом. Казалось, ей не хотелось продолжать своей речи, ее охватило сильное желание избавить слушателей от того страшного известия, которое она должна была сообщить им. Но Рамис не имела права ничего умалчивать и скрывать. Как бы ни было неприятно или даже ужасно пророчество, прорицательница должна была вслух изречь его, иначе это могло повредить священному закону жизни. Ведь источником пророчеств были сами стихийные силы природы, а в природе красота и ужас сплетены в неразрывное единое целое.

— Что такое? — прошептала Херта, сделав над собой усилие. Огонь в очаге сердито потрескивал. Ауриана начала плакать. Когда Рамис, наконец, заговорила, ее голос звучал сухо и чуть скрипуче, он походил на те звуки, какие издает гадюка в густой траве.

— Бальдемар падет, в конце концов, жертвой величайшего преступления, какое только бывает в человеческом роде. И она — та, которая явилась сегодня на свет, — своей рукой свершит это злодеяние.

* * *

Когда Рамис ушла, Херта разбудила Ателинду.

— … не получит ребенка! — застонала Ателинда, еще не придя в себя от тяжелого сна. — Она не сделает этого!

Жизнь казалась Ателинде холодной и жестокой, как железный клинок. Она за свою короткую жизнь пережила немало лютых зим, когда падало до половины поголовья скота, принадлежавшего племени, и погибали все престарелые и больные члены общины. Она умела отважно встречать опасность, не страшилась вражеских копий, когда сопровождала телеги с провиантом в обозе своей армии. Она выдержала гнев и превозмогла ненависть рода своей матери, когда вышла замуж за Бальдемара, потому что она нарушила древний закон — отправившись жить на землю своего мужа, вместо того, чтобы ее муж переселился на земли ее рода. Оставаясь в одиночестве во время частых отъездов Бальдемара, Ателинда сильно страдала, ее мучили приступы черной меланхолии и тоски. Ее муж почти полгода проводил в военных лагерях вдали от родного дома. Лето было временем, когда совершались военные походы, вылазки и происходили кровопролитные столкновения с римскими солдатами. Поэтому, уехав в лагерь ранней весной, Бальдемар возвращался лишь в пору листопада. Ателинда ждала этого ребенка как спасения. Она мечтала, что он станет ей утешением, будет принадлежать только ей одной, их свяжет любовь, потому что они будут жизненно необходимы друг другу. Это будет совершенная любовь — любовь, о которой знают только мать и дочь, проводящие дни за одним ткацким станком.

— Слушай, Ателинда! Ты проспала все дурные вести! Мы должны побыстрее избавиться от этого чудовища, неважно, дали ей уже имя или нет, сосала она материнскую грудь или не сосала. Ты произвела на свет убийцу, Ателинда, это исчадие подымет руку на наш род!

— Что за безумные слова ты говоришь?

— Твоя дочь убьет моего сына!

— Но я ничего подобного не слышала от Рамис.

— Еще бы! Ты ведь спала.

— Я не верю тебе, ты — злобная женщина! Какой демон вселился в тебя?

— Дай мне этого ребенка. Я сделаю с ним то, чего он заслуживает.

— Рамис может и ошибаться. И потом — я ничего не слышала и не верю твоим словам!

— Ателинда! Материнская любовь лишает тебя разума! Мы все должны сейчас сговориться. Мы скажем сородичам: ребенок родился, прожил один день, заболел и умер. А если Мудрин или Фредемунд скажут кому-нибудь хоть что-нибудь, они поплатятся за это собственной жизнью. А теперь давай мне это отродье, я брошу его в болото!

Ателинда попыталась сесть. Она обладала большой ловкостью и гибкой, часто скрытой от постороннего взгляда силой. И когда ее охватывал гнев, она вся собиралась, и ее энергия вспыхивала с удесятеренной силой. Вот и сейчас Ателинда была похожа на разъяренного духа мщения, глаза ее пылали, как солнце в самую знойную пору лета.

— Это ты чудовище! Ребенок уже пил мое молоко! Если ты убьешь девочку, то тем самым совершишь преступление, в котором обвиняешь ребенка. Даже если Рамис действительно предсказала что-то ужасное, я не верю ей. Да ты просто свихнулась, если спокойно слушала такие речи жрицы, это же сущая нелепица. Скажи, случалось ли такое у нас хоть когда-нибудь? Ага, ты молчишь. Ты молчишь, потому что такого никогда не было на нашей земле и не могло быть. Вся природа воспротивится и ополчится на ребенка, прежде чем он успеет поднять руку на своего родителя. Оставь мое дитя, или я появлюсь на следующем собрании старейшин рода и расскажу им о твоем преступлении — пусть о нем узнают все сородичи! И тогда ты будешь держать ответ перед судом за свое злодеяние.