Нестор Бюрма в родном городе - [4]

– Алло! – Не похоже, чтобы тот, кто мне отвечает, был только что разбужен, скорее это голос человека, удивленного тем, что его могли побеспокоить в такой час.

– Привет, Дорвиль,– говорю я.– Это Нестор Бюрма, я приехал раньше, чем предполагал.

– О!…

Он изрыгает в микрофон алжирское ругательство высокой степени экспрессивности, которое я, по цензурным соображениям, вынужден здесь опустить, и продолжает:

– …Так, значит, вы уже здесь?

– Совершенно верно. «Литтораль-Палас», номер 83.

– Да ну! А мы вас ждали только завтра утром, с первым поездом.

– Мы действительно так договаривались, но в последний момент я решил лететь самолетом. Из Орли в Ним по воздуху, а затем пересел на поезд и прибыл сюда, в Монпелье, в полночь. Сна у меня ни в одном глазу. Да и вы, похоже, в полной форме. Сегодня днем вы сожалели о потерянном времени. Короче, я подумал, что было бы неплохо, если бы мы могли немедленно поговорить об этом деле.

– Отлично. Вы говорите, «Литтораль»?

– Да. Это на…

– Я знаю. Я жил там несколько дней. Сейчас приеду. Я позвоню Дакоста, и мы вместе заглянем к нему. Мы его не побеспокоим. Он теперь почти не спит. До встречи.

Четверть часа спустя мы встречаемся с ним в холле.

Это малый с темными кожей и шевелюрой, с открытым лицом. То есть… открытым в обычное время. Сегодня выражение его лица искажено печатью глубочайших неприятностей. Я познакомился с ним в самый разгар алжирской заварушки. В тот период он был мне представлен одной из моих бывших клиенток (дело о разводе), некой Лорой Ламбер, рыжеволосой алжиркой, весьма соблазнительной, несмотря на несколько воинственные замашки, с которой он, по всей видимости, спал. Он доверил мне миссию разоблачить истинных организаторов вооруженного ограбления, совершенного в метрополии, ограбления, которое в благонадежных кругах приписывалось другим. Эти другие, приятели Дорвиля и Лоры, не были, конечно, невинными овечками, но, не будучи замешанными в это дело, хотели, по политическим соображениям, чтобы их непричастность стала известна. После того как я благополучно закончил расследование, они вместе с Лорой исчезли с моего горизонта. Унесенные вихрем – так я думал, распростившись с ними, без всякой надежды увидеться вновь. И лишь сегодня днем, когда они позвонили мне в мою контору в Париже, чтобы рассказать о некой Аньес Дакоста, я узнал, что они живы и по этой самой причине заново строят свою жизнь в моем родном городе, месте, где осели многие алжирцы. Им повезло. Если бы они устроились где-нибудь в другом месте, я, возможно, и не ответил бы на их просьбу о помощи.

Мы с Дорвилем пожимаем друг другу руки.

– Рад видеть вас невредимым,– говорю я.– Как поживает мадам Ламбер?

– Отлично…

Он бросает мне это натянутым тоном человека, выброшенного за борт.

– Кстати, я не позволил себе разбудить ее, чтобы сообщить о вашем приезде. Завтра утром она довольно рано уезжает на гастроли.

– На гастроли? Она что, стала теперь актрисой?

– Медсестра. Все время в разъездах.

Тем временем Брюера, вцепившись в стойку, как в бортовые сетки коек, бесцеремонно пялится на нас, не скрывая любопытства. Не остановившись на достигнутом, он, по-видимому, влил в себя еще две или три дополнительные порции после только что принятого. Пьяный или нет, только он продолжает думать, что я довольно странный клиент.

Дорвиль ведет меня к тому месту, где он припарковал свою машину «дофин» кремового цвета. Это за театром. Мы усаживаемся, и давай, трогай!

– Я сообщил Дакоста о вашем приезде,– говорит он, когда мы, обогнув знаменитую площадь Комеди, яйцевидной формы, устремляемся по эспланаде.– Он нас ждет. Это за городом, по дороге в Монферье… Вряд ли Дакоста сообщит вам что-то новое, но встретиться вам необходимо. Кстати, ваши гонорары я оплачиваю сам, договорились? Не имеет смысла ставить этот вопрос перед ним.

– Он на мели?

– Да. Его небольшая лесопилка никогда не покрывала всех его расходов. Он практически разорен. Связался с одним лесоторговцем, который оставил его с носом. И уже с прошлой субботы он сам пилит те немногие доски, которые у него остались. Он уволил рабочих.

– Мне казалось, что у алжирцев есть дух предпринимательства и что им все удается.

– Это такие же люди, как все. И если душу их гложет язва, они и к ведению дел относятся без должного тщания, и дела от этого страдают.

– Какая язва?

– Я расскажу вам об этом после того, как вы повидаетесь с Жюстиньеном. То есть с Дакоста. Это его так зовут. Пока же давайте уладим наши дела с гонораром. На обратном пути заедем ко мне, и я дам вам денег на ваши ближайшие расходы. Кстати, у вас ведь нет своей машины. А машина вам, наверное, понадобится?

– Это никогда не бывает лишним.

– Я бы одолжил вам вот эту…– Он хлопает по рулю.– Но это создаст мне некоторые неудобства.

– Я возьму машину напрокат.

– А, вот как! Отлично.

Через окно машины я смотрю на пробегающие мимо картинки спящего города. Узнаю высокие стены бывшей женской тюрьмы. Мысленно вызываю образы некоторых знаменитых узниц. Перед Опиталь Женераль навстречу нам выскакивает машина «скорой помощи». Единственный признак жизни… или смерти. Спите спокойно, дорогие соотечественники. Нестор Бюрма вернулся, блистая своими шутливыми мыслями. Мы въезжаем на мост через пересохшую речушку – она всегда в таком состоянии, за исключением тех редких случаев, когда вдруг выходит из берегов без всякой на то видимой причины,– известную всем или почти всем на свете под отдающим легким запашком именем Дерьмовочки. Пересекаем предместье с узкими улочками, молчаливыми и слепыми, отдаленно напоминающими что-то знакомое… Дорвиль внезапно напоминает мне, что я вернулся сюда не только затем, чтобы предаваться сентиментальным воспоминаниям туриста.