Нестор Бюрма в родном городе - [15]

– Положитесь на меня. Я у него поинтересуюсь, если представится возможность.

Мы перекинулись с ним еще парой словечек, потом я повесил трубку и вернулся к дядюшке. Тот, будучи акварелистом-любителем, законно гордился своей артистической продукцией. Он не способен устоять против желания продемонстрировать ее мне. В промежутках между пейзажами они с моей тетушкой, желая проявить обходительность, предаются воспоминаниям, касающимся то одного, то другого знакомого. Моя тетушка – это сама газета во плоти, она в курсе всех событий: разводов, крещений, похорон, свадеб и банкетов.

– Взгляни-ка на эту маленькую картину,– говорит мой дядюшка.– Знаешь, что это такое?… Твой отчий дом, на улице Бассен, в Селльнев… Как-нибудь на днях надо мне встряхнуться и смотаться в Бриан, как раз по другую сторону от Селльнев, да набросать хутор Кастеле, тот самый, что охранял твой бедный дедушка, и где ты провел свои самые нежные годы.

– Тогда тебе придется поторопиться,– замечает тетушка.– Там все обветшало и вот-вот рассыплется в прах.

– Да, все это давно в запустении. Ты помнишь г-жу Кастеле, красотку Мирей? Ее называли г-жой Кастеле, и я продолжаю так ее звать, хотя это была не ее фамилия. Они с Кастеле не были расписаны. Ее девичье имя – Дюкро. Ты не забыл?

Да нет, ну как же, я прекрасно помню г-жу Кастеле, провинциальную куртизанку. Кастеле, сын винодела, разорился из-за нее в конечном итоге и исчез, подавшись в Иностранный легион или куда-то в этом роде, в лучших традициях мелодрамы. Г-жа Кастеле! Я бы сам с ней не прочь был переспать, да тогда еще не подрос и не способен был выполнять определенные функции.

– Когда мы еще жили в городе,– продолжает дядюшка,– и встречали ее, она расспрашивала нас о тебе. Она владеет бельевым магазинчиком на улице Дарано. О! Она все такая же! То есть я хочу сказать: по-прежнему в шелках и атласе. И представляешь? Кастеле вернулся!

– Да. Он завербовался в Иностранный легион.– подхватывает тетушка,– и обосновался в Алжире. Не знаю, правда, где…– Этот пробел в информации заметно огорчает ее.– Вот только, фи… во всей этой заварушке он поступил как все дружки-приятели: навострил лыжи в направлении метрополии. Высадился здесь, совсем жалкий и несчастный.

– Он вернулся,– говорит дядюшка,– и знаешь, что самое замечательное? Они с Мирей снова вместе. Какая пара! Несмотря ни на что! Кастеле не помнит зла, если только он у нее не на содержании, в качестве компенсации за те деньжата, которые он тогда на нее угрохал. Потому что, гм… его транспортное предприятие не должно приносить ему большие барыши.

– Всего лишь маленький грузовичок,– уточняет тетушка с презрительной гримасой.– Грузовичок и шофер, он же доставщик товаров на дом, он же завскладом. Если все это предприятие финансировала Мирей, оно не должно было обойтись ей слишком дорого.

– Ну, вообще-то все это не нашего ума дело,– подытожил дядюшка.– Ты бы съездил их навестить,– добавляет он в мой адрес.– Это, конечно, редкие экземпляры, но неплохие люди, и они к тебе прекрасно относятся. Помнишь, во времена карнавала? Они взяли тебя с собой, на своей разукрашенной цветами машине. Тебе бы следовало повидаться с ними.

– Я непременно их навещу,– отвечаю я.

С тем большей охотой, что красотка Мирей содержит на улице Дарано лавочку по продаже женского белья. Именно в этом магазинчике были куплены новые чулки, обнаруженные в комнате Аньес. Если этот город и вырос, то мир по-прежнему тесен.

Тем временем мой дядюшка, перескочив на другую тему, извлекает пару-тройку дополнительных трупов со своего персонального кладбища. Беседа, с трудом взбираясь на Голгофу воспоминаний, несколько раз прерывается, с тем чтобы затем иссякнуть окончательно. Я пользуюсь моментом, чтобы распрощаться.

Вернувшись в город и полностью придя в себя после поездки в пригород, я говорю себе, что мог бы прокатиться в сторону улицы Бра-де-Фер, где проживает Кристин Крузэ, парикмахерша. Из всех тех, кого мне еще надо порасспросить, именно от нее я ожидаю самой интересной информации. Уж кому как не ей знать, с кем и где спала Аньес в те ночи, когда говорила, будто ночует у подруги. Сейчас еще, наверное, рановато, вряд ли она пришла с работы, но я хотя бы отыщу ее жилище, на потом. Сверяюсь с планом города, и вперед!

Я припарковываю «дофин» возле префектуры и отправляюсь пешком на улицу Бра-де-Фер. Я поступаю очень разумно, так как по этой улице нельзя проехать на машине. Это узкий проход без тротуаров, куда редко заглядывает солнце. Годы, история и сырость отягощают его старые стены. Они источают сложный по составу запах затхлости, мощный и экзотичный одновременно, который, однако, не имеет отношения к историческому прошлому. И крепкий же он! Его не разгоняет даже внезапно поднявшийся ветер.

На первом этаже дома, соседнего с домом парикмахерши, находится лавочка, лоток которой нависает над водосточной канавой. Мне приходится перешагивать через целую кучу метел, клеток для сверчков и прочих плетеных изделий, прежде чем я попадаю в темный коридор через переднюю дверь, сохранившую подобие былого величия. Консьержки в доме нет – не у кого навести справки. Вместо нее я обнаруживаю в углублении рядок из трех почтовых ящиков. При свете зажженной спички я выясняю, что интересующее меня лицо проживает на третьем (он же последний) этаже. На всякий случай я поднимаюсь по истоптанным и опасно покатым ступеням. Это одно из тех жилищ, где на каждом этаже по одной квартире (что совсем не плохо), но с туалетом на лестничной площадке (что значительно хуже), из тех, что располагают к дракам. Обветшалые крепления дома стонут от ветра, и перила шатаются под нажимом моей руки.