Неспящий - [4]

«Запомни сталь, запомни снег,

укрытый тонким льдом,

пустые устья тёмных рек

и мой далёкий дом…»

Он будто звал меня куда-то, манил, иногда даже воодушевлял. Его побуждения звучали так чётко и так стройно, но я никогда не мог до конца осознать, что он стремится сказать мне. Иногда он просил о чём-то, давал подсказки или даже проводил некоторую связь с моей жизнью, но, как правило, это были пространные образные слова, смешивающиеся со странными призрачными картинами, которые я будто бы уже видел когда-то, но никак не мог вспомнить, где.

«Скользи вослед, лети на свет,

в страну, где нет теней.

Ты сотни лет искал ответ,

висящий на стене…»

Иногда я ловил себя на мысли, что мне не хочется просыпаться. Из-за этого я проводил в постели гораздо больше времени, чем должен, а затем лихорадочно вскакивал, вспомнив о том, что если я не встану, то мы точно в скором времени пропадём. Я шёл на работу, но по целому дню не мог выбросить из головы услышанного. Что же это за далёкая страна, в которую меня так упорно зовёт это неуловимое существо? И какой ответ я искал, если я даже не могу сформулировать вопрос?

Дни сменялись один другим, и зима не заставила себя ждать. Это было безумное время. Из-за ещё нескольких пожаров и неурожая к нам в деревню быстро пришёл голод. Теперь он охватил почти всех. Но беда, как говорится, не приходит одна. Люди начали заболевать неведомой доселе лихорадкой: они просто постепенно теряли силы, опускаясь в свои постели в необъяснимом бреду. Тихо, без лишних слов, без чахоточного кашля, без криков боли. Просто увядали, как осенние цветы.

Отец также не спешил идти на поправку, и мать, казалось, уже потеряла на это надежду. Я пытался поддерживать её, однако и сам в глубине души до конца не верил, что ему станет лучше. Он будто бы утратил волю к жизни, и лишь изредка твердил, что всё должно было быть не так. Я даже в какой-то мере начал испытывать чувство вины. Хоть я и спас ему жизнь, он будто бы считал это невероятной ошибкой, которую я ни в коем случае не должен был совершать. Он говорил что-то о судьбе, но чаще всего в его словах даже не было связи, и от этого кровь стыла в жилах. Порой я и сам начинал винить себя во всех наших бедах, но быстро понимал, что это совершенная бессмыслица, и гнал от себя эти мысли.

В ту ночь я спал очень беспокойно. Постель смялась в один бесформенный ком, а моё тело покрыла влажная испарина. Я бежал вперёд по заснеженной дороге и из-за снега почти не видел ничего перед собой, лишь только слабо брезжащий свет впереди. Издалека доносилась плавная и едва различимая песня. Не знаю, что из этого больше придавало мне сил, но я упорно переставлял ноги, сопротивляясь хлеставшему по лицу ледяному ветру. Неожиданно дорога разделилась на две тропы. Я ненадолго замешкался, но быстро разобрал, что к свету ведёт правая, и двинулся по ней. Однако довольно скоро меня ждала ещё одна развилка. Я повторил свой манёвр, но дорога стала разветвляться всё чаще, а ветер только усиливался, уже почти сбивая меня с ног. Я отчаянно двигался вперёд, но силы начинали покидать меня.

— Но будет явь! — прогремело над моей головой. Голос оказался до ужаса знакомым.

— Куда мне идти? — прокричал я, — что я делаю не так?

Но голос невозмутимо продолжал:

— …мир станет слит

в единых томных снах,

когда в пыли безмолвных плит

закончится война.

— О чём ты говоришь? Чего ты от меня хочешь? — я срывал голос, стараясь не сбавлять шаг. Вокруг стало только темнее, и в конечном счёте я просто повалился в снег, которого стало неожиданно много у меня под ногами. Это было так странно и непривычно — в наших краях снег обычно истоптан, да и довольно быстро смешивается с грязью, здесь же вокруг лежали пышные белые сугробы, радушно принявшие меня в свои объятия. В один миг я обнаружил, что сугроб, в который я приземлился, исчез, и превратился… в волны? Небо мгновенно стало чистым и сменило цвет с чёрного на голубовато-серый. Я поднял голову и обнаружил, что меня качают спокойные лазурные волны, на которых я удивительным образом покоюсь. Вдалеке маячил берег, но из-за туманной влажной дымки его было практически невозможно различить.

— Куда мне идти? — сам того не ожидая, прокричал я. Этот вопрос прозвучал так громко и чётко, что я вздрогнул, а затем растворился в окружающей шелестящей волнами пустоте.

— К утру туманный фимиам

развеет душный сонм,

ведя к истокам и столпам,

на мой остывший трон…

Голос звучал всё громче, заполняя всё вокруг, и вскоре исчезло и море, и небо, и горизонт, становясь гулкой темнотой, вбирающей в себя весь возможный свет и звук. Не существовало больше ничего, только я и этот голос — заполняющий, поглощающий, пробирающий до костей. Достигнув своего пика, голос начал постепенно утихать, и мне начало казаться, что я теряю контроль над своим телом. Оно наполнилось тяжёлой металлической усталостью, заставляя меня, будто зачарованного произнесёнными словами, медленно закрывать глаза, теряя из вида, как бы иронично это ни звучало, темноту.

— Оставь незапертым замок

в последний-первый раз.

Ты возвращаешься домой…

«Не размыкая глаз», — чётко произнёс я, выпрямившись в своей постели. Я сидел на кровати в своей комнате, за окном светило холодное зимнее солнце. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Я попытался вспомнить хотя бы одно слово из услышанного во сне, но в голове образовался некоторый вакуум, и память напрочь отказывалась что-либо воспроизводить.