Неслышные голоса - [14]

Через несколько часов, стоя перед судьей, в повязке с пятнами засохшей крови на голове, Хьюго обрадовался, увидя Бренатскиса, хотя и не мог понять, каким образом в клубе так быстро узнали о его неприятностях с полицией. Тем более, если бы не Бренатскис, ему пришлось бы провести ночь в тюрьме, где едва ли нашлась бы кровать, соответствующая его габаритам.

Услышав свое имя, Хьюго посмотрел наверх. Ему показалось, что американский флаг, хотя и крепко прибитый к стене, гордо развевается над головой судьи. После удара полицейской дубинкой все предметы приобрели скверную привычку качаться.

Судья, небольшого роста, с маленьким и очень узким лицом, похожим на лопатку, которой вытаскивают тараканов из щелей, с презрением посмотрел на Хьюго. Тут же в левом ухе Хьюго раздался голос судьи: «Ты кто, гомосексуалист или чокнутый?» Хьюго эти слова показались явным нарушением его законных прав, и он уже хотел что-то сказать, но Бренатскис вовремя остановил его.

— Дело закончено, — судья чем-то походил на говорящего попугая. Следующий.

Женщина, по внешнему виду чья-то бабушка, решительно шагнула вперед.

Через пять минут Хьюго выходил из здания суда.

— Мой Бог, — воскликнул Бренатскис, — что на тебя нашло? Какое счастье, что мне позвонили. Иначе завтра ты попал бы на первые полосы всех газет. И должен тебе сказать, это стоило недешево.

Теперь еще и взятка — Хьюго увеличивал список своих прегрешений. Продажная пресса и продажные судьи.

— А, тренер… — Бренатскис махнул рукой, показывая, что язык бессилен описать состояние тренера. — Он хочет тебя видеть. Прямо сейчас.

— Неужели он не может подождать до утра? — Хьюго так хотелось пойти домой и лечь спать. Это был тяжелый день.

— Он не может ждать до утра. Он выразился вполне определенно. Как только его выпустят, сказал он, даже ночью.

— Он когда-нибудь спит? — угрюмо спросил Хьюго.

— Во всяком случае сейчас он не спит. Он ждет тебя в кабинете.

Когда Хьюго подумал о встрече с тренером наедине, на огромном, вмещающем 60 тысяч зрителей стадионе, ему стало не по себе.

— Разве ты не поедешь со мной? — спросил он Бренатскиса.

— Нет, — ответил тот, сел в машину и уехал. Хьюго пришла мысль немедленно эмигрировать в Канаду. Но он остановил такси и попросил отвезти его на стадион, надеясь по дороге попасть в аварию.

Лишь одна сорокаваттная лампочка горела над служебным входом, и в ее слабом свете большая часть стадиона растворилась в темноте, превратившись в руины римского амфитеатра, разрушенного столетия назад.

Ночной сторож, разбуженный Хьюго, недовольно заворчал и взглянул на него.

«Не могут дать человеку отдохнуть, — услышал Хьюго мысли сторожа, проклятые примадонны. Когда же они сломают свои толстые шеи?»

— Добрые вечер, мистер Плейс, добрый вечер, — поздоровался сторож.

— Ага, — ответил Хьюго. Он шел к раздевалке и, казалось, его окружали тени избитых, увечных, раненых футболистов, а ветер, врывающийся под трибуны, наполнял воздух эхом рева миллиона болельщиков. Как он мог, удивлялся Хьюго, подумать, что на стадионе можно поразвлечься.

Взявшись за ручку двери, ведущей в раздевался, Хьюго заколебался. Он никогда не говорил с тренером о политике, но знал, что тот плакал всякий раз, когда оркестр на стадионе исполнял «Звездно-полосатый флаг»[9], и отказался голосовать за Голдуотера, потому что считал его коммунистом.

Собравшись с духом, Хьюго открыл дверь и вошел в раздевалку. На табличке над его шкафом все еще значилось «Плейс». Впрочем, Хьюго не мог решить, хорошо ли это.

Хьюго еще раз окинул раздевалку взглядом и постучал в закрытую дверь кабинета тренера.

— Войдите, — донеслось изнутри.

Хьюго вздохнул и вошел. Тренер сидел в темном костюме и черном галстуке, будто собрался на похороны. Воротник белой рубашки плотно облегал шею. Бессонница наложила отпечаток на лицо: щеки ввалились, под воспаленными глазами набухли фиолетовые мешки. Тренер выглядел ужасно, хуже, чем после их проигрыша 0:45 команде, впервые участвующей в чемпионате лиги.

— Мой мальчик, — голос тренера сочился болью. — Я рад, что ты пришел так поздно. Я успел подумать, увидеть все в истинном свете. Час назад в праведном гневе я бы голыми руками разорвал тебя на части. Но теперь я счастлив, так как луч истины осветил меня в бдениях этой мучительной ночи, в настроении тренера преобладали библейские мотивы. — К счастью, после того как Бренатскис позвонил мне и сказал, что ему удалось за сто долларов убедить судью не возбуждать против тебя уголовного дела, конечно их вычтут из твоей зарплаты, и эта история не попадет в газеты — еще сто пятьдесят долларов, всего двести пятьдесят, у меня было время поразмыслить. В конце концов, для миллионов мальчиков по всей стране такие футболисты, как ты, являются лучшим олицетворением настоящей честной американской агрессивности, они обожают вас, как героев, и стараются подражать вам во всем. И теперь, когда они смогут избежать того разочарования, которое испытали бы, узнав, что один из их кумиров, игрок моей команды, оказался среди врагов своей страны. Ты следишь за моей мыслью, Плейс?

— Конечно, — ответил Хьюго. Ему хотелось оказаться поближе к двери. Спокойный, с тихим голосом, понимающий тренер очень встревожил Хьюго, будто он увидел, как огни большого города погасли в одно мгновение.