Нескучный сад - [2]

Вскоре мы познакомились с новым соседом, который поменялся квартирой с Иваном Петровичем.

Это было в Донском монастыре, расположенном недалеко от Калужской площади. Мы любили ходить туда. Там было тихо, на деревьях гнездились птицы, изредка перекликались колокола, и густой, медленный перезвон их постепенно угасал в воздухе. В траве были раскиданы полуразрушенные памятники, ангелы с обломанными крыльями, массивные надгробные плиты.

Все кругом было пронизано запустением и грустью, но нас это ни капельки не смущало. Мы бегали по траве, прятались за плитами, играли в салки, в казаки-разбойники, а устав, ложились где-нибудь в тени гранитного саркофага, помнившего, наверное, еще сподвижников Бориса Годунова.

И однажды, когда мы лежали друг возле друга под памятником, изображавшим мраморную девицу в белом одеянии с мраморными жирными голубями на каждом плече, и говорили о всякой всячине, мы увидели мальчика, должно быть нашего ровесника. Он медленно подошел к нам и остановился. Он был худой, с длинными руками и ногами; у него было смуглое лицо, которое показалось мне добрым, и мягкие темно-карие глаза с золотистыми точечками внутри зрачка.

— Ты кто такой? — спросил его Зденек.

Мальчик немного смущенно улыбнулся. Потом спросил, заикаясь:

— А вы что, знали при жизни достославную жену купеческую Альбину Симеоновну Лобастову?

Валя Протасова фыркнула, но оглянулась на Зденека и прикрыла рот ладошкой.

Зденек молчал, наверное, думал, что сказать в ответ.

— Может быть, адресом ошибся? — спросил он.

— Нет, — ответил мальчик. — Ты сам погляди, что здесь написано.

Мы никогда раньше не читали надписей на мраморных плитах и памятниках. А теперь обернулись, словно по команде, и прочитали:

— «Спи спокойно, достославная жена купеческая Альбина Симеоновна Лобастова, коей жития была с одна тысяча семьсот осьмнадцатого года до одна тысяча семьсот пятьдесят…»

Дальше мрамор осыпался и ничего уже разобрать нельзя было.

Зденек усмехнулся.

— Нам-то что? Пусть спит спокойно.

— Конечно, — подхватила Валя, — если ей нравится, пусть спит.

Зденек подумал, поднял свои дерзкие глаза на мальчика.

— Хочешь — можешь сесть.

— Хочу, — сказал мальчик.

Его звали Роберт, а фамилия у него была самая простая, обыденная, совсем не вязавшаяся с его красивым именем, — Курков.

Он сел и заговорил с нами просто, так, словно мы его давно знаем, и даже то, что он часто мигает глазами и слегка заикается, это тоже казалось с давних пор знакомо каждому из нас.

— Ты где живешь? — спросил его Лешка.

— В зеленом доме.

Мы переглянулись. Там жил Иван Петрович.

Роберт лег на землю, заложил руки за голову.

— Я здесь с одним дядькой познакомился. Такой дядька — на большой!

— Кто это? — спросил Лешка.

— Не знаю. Он нам помогал вещи перетаскивать, а потом позвал меня к себе. У него чего только в комнате нет — и ракушки всякие, и морские звезды.

— Это дядя Костя, — важно заметил Зденек. — Он, конечно, дядька непростой.

— Он мне дал ракушку, поднес к моему уху, говорит, послушай, как шумит море, — сказал Роберт.

— И ты услышал? — спросил Лешка.

Роберт улыбнулся.

— Захочешь — и не то услышишь!

— А еще у него есть бутылка, — сказала Валя. — В этой бутылке вода из Атлантического океана.

— Ну да! — не поверил Роберт. — Честное слово?

— Честное слово. Он ее из Мексики привез.

— И какая она?

— Никакая. Вода как вода.

Это сказал Зденек. Он смотрел на Роберта, слегка прищурясь, будто никак не мог понять, по душе ли ему Роберт или не очень.

— Вот здо́рово! — сказал Роберт. — Вода из Атлантического океана! Там плавали киты, акулы, дельфины…

— Русалки, водяные, — в тон ему продолжил Зденек. — А теперь эта водичка в Верхнем Чудаковом!

Роберт ничего не ответил ему. А потом сказал:

— У меня есть марки. Всякие, какие хотите.

Зденек повернулся к нему.

— У тебя есть марки Сингапура?

— Есть.

— А Гвинеи?

— Тоже. У меня есть очень редкие марки, вот придешь — увидишь.

Лешка быстро спросил:

— Можно, я тоже приду?

Роберт не успел ответить. Зденек перебил его:

— А ну, кто со мной в казаки-разбойники? — и мигом вскочил на ноги.

Валя бросилась бежать за ним, но он, ловко вывернувшись, вскочил на какой-то мраморный постамент и рассмеялся.

— Попробуй догони!

Роберт оглянулся на Лешку.

— А ты почему не бегаешь?

— Мне нельзя, — ответил Лешка. — У меня сердце такое, какое-то… — И он покрутил рукой возле своего сердца.

— Бывает, — согласился Роберт.

2

Мы все полюбили Роберта. А больше всех полюбила его я за то, что он был отзывчив. Отзывчив и душевен.

Я поняла это тогда, когда у меня случилось несчастье — умер дедушка. Почти полвека проработал он наездником на бегах, знал по именам многих известных москвичей. В былые времена к нему нередко приходил в гости сам дядя Гиляй — Владимир Гиляровский — и часами беседовал с ним о всякой всячине, а Федор Иванович Шаляпин, приезжая на бега, первым делом спрашивал:

«На какой нынче лошади Кириллыч?»

И ставил только на его лошадь.

Дедушка был высокий, очень сильный, с длинной, совершенно седой бородой, с ясными, детски простодушными глазами. И лишь немногие его друзья знали, что простодушие это обманчиво, что он по-настоящему мудрый, все понимающий человек, снисходительный к людским слабостям и, как все истинно умные люди, совершенно лишенный хитрости.