Нескончаемое безмолвие поэта - [14]

Шрифт
Интервал

Пытаясь улыбнуться, я выдавил из себя:

— Он пишет…

Они не поняли.

— Он поэт.

— Поэт… — прошептали они.

В ту самую минуту прекратился дождь, закат опалил комнату. Он сидел рядом с окном, пламя заката охватило его волосы.

Они глядели на него со все возрастающим удивлением. А он, держа ручку, пребывал в глубокой задумчивости.

Я сказал переплетчику:

— Он издаст книгу стихов. А вы ее переплетете.

Переплетчик онемел от удивления. Не издеваюсь ли я над ним? Но потом он сообразил что к чему, заулыбался.

— Ну, конечно. Издаст книгу. И мы вместе переплетем ее.

— Даром? — продолжил я игру.

— Даром.

Я встал со стула.

— Ладно, мы обо всем договорились, слышишь?

Но сын ничего не слышал.

(Когда мы выходили на улицу, переплетчик с женой затащили меня в угол коридора и шепотом напомнили о договоренности по поводу болезней или припадков… Повторили, что не отвечают за это. Я их успокоил.)

Мы вышли на улицу. Переплетчик не мог отвезти нас обратно на автостанцию, так как у его старого драндулета не горели фары. Мы расстались с ним и его женой и пустились вдоль по дороге под молчаливым плачущим небом. Он был в состоянии полного оцепенения, почти бесчувственным. Еле шаркал ногами по асфальту. Мы добрались до остановки автобуса, встали между железными стойками, поддерживавшими железный навес. Вокруг строящиеся здания, голые скалы, красноватая земля. Гибрид города и пустыни. Иерусалим во всей своей печали, навеки разрушенный. Сколько бы в нем ни строили, в нем всегда будет жить память о Разрушении.

Я обратился к нему, чеканя четко и ясно слова:

— Переплетчик и его жена прекрасные люди. Но тебе придется быть человеком.

Он молчал. Кто-то проехал мимо нас на велосипеде, взглянул в лицо сына и тотчас отвернулся.

Совсем стемнело. В новостройках зажигали свет. В полном одиночестве мы вдвоем стояли под навесом. Вдруг я сказал ему:

— Я заглянул в твою бумагу и увидел — это уже стихи. Ты способен писать самостоятельно. Я тебе не понадоблюсь.

Он поднял на меня взгляд и промолчал. Я придвинулся к нему вплотную.

— Покажи мне стихи.

— Нет.

— Почему?

— Ты порвешь…

— Нет, что ты! Не порву…

И я протянул руку, чтоб взять лист. Но он не дал. Я хотел выхватить силой, но он поднял руки, встал в оборону. Он мог бы избить меня.

Снова перед нами проехал велосипед. Послышался грохот приближающегося автобуса.

Эти стихи были его лебединой песней.

Я не знал.

Это было три дня назад…

Сколь страшно это время года. То изморозь, то иней покрывают стекла. Такой тяжелой зимы я не припомню. День и ночь непрестанно клубится свинцовая серость, даже рассвет не способен разогнать ее. Кто это в зеркале? Все еще я. Камень, испещренный трещинами. Лишь глаза видны, сверкают с поразительной живостью.

Я собираюсь в дорогу. Один корабль уплыл, теперь меня ждет следующий. Осталось лишь запихнуть в чемодан остатки барахла, сложить полотенца, сложить деньги в пачку, и все. Последние две недели мы живем тут на матрацах; новый хозяин дома ежедневно навещает нас. Терпение его уже истощилось. Он с отчаянным видом околачивается подле меня, ждет, когда же я, наконец, уберусь. Вчера он пригрозил судом. Он купил дом на последние гроши. У него свои мечты и расчеты.

Действительно, нечего тянуть. Пора отправить сына в Иерусалим к переплетчику, на самый край оврага, у черты города. Оттягивать больше нельзя. Между тем он шляется по ночам. Бросил писать стихи. Вчера я прождал его до полуночи, он так и не явился. Вернулся лишь под утро. Его топот разбудил меня.

Балконная дверь скрипит у меня под рукой. Мокрые плиты усеяны листьями и обломанными ветками после вчерашней бури. Безнадежно холодное небо. Тихо накрапывающий дождь и первые проблески рассвета. Огромная, столь знакомая вселенная, молча роняет слезы передо мной. Дерево наклонилось ко мне.

Разве я не хотел писать? Разве меня не тянуло писать? Но о чем еще можно писать? Можно ли еще что-то сказать? Я говорю вам: все обман. Ведь даже наше ветвистое дерево разваливается. Его дуплистый ствол пошел трещинами. Сад поблек, из-под камней пробивается мох.

Пуститься неторопливой стрелой к небесам. Распластаться на облаках спиной к земле, лицом к неизменной голубизне. Поэт в отставке, вот именно…

Дождь усиливается. На меня падают капли. Я изгнан самим собой и убираюсь восвояси. В доме серая тишь, в ней звучит легкое похрапывание. Я направляюсь к нему. За мной тянетс моя пижама. Моя темная тень распластана по стене.

Он тоже спит на матраце. Настольная лампа стоит на полу у него в головах. Он все еще не может уснуть без вечного огня. В просветах жалюзи лучи предутреннего света.

Я молча гляжу на спящего, распластавшегося у моих ног. Собираюсь уже уйти, как вдруг обращаю внимание на несколько газетных полос рядом с матрацем. Мен охватывает ужас. Нагибаюсь и подбираю их. Полосы еще влажные, свежая типографская краска липнет к пальцам, я подхожу к окну, к слабо пробивающемуся свету.

Приложение к легковесной, бойкой газетенке. Число — этот, нынешний день, врывающийся во вселенную. Похолодевшими пальцами я перелистываю страницы. И натыкаюсь на стихи в углу на одной из полос: безумные, без размера, путаные строки разбиты без всякой нужды, бесконечные повторы, неправильная пунктуация.


Еще от автора Авраам Б. Иегошуа
Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Представленная книга является хрестоматией к курсу «История новой ивритской литературы» для русскоязычных студентов. Она содержит переводы произведений, написанных на иврите, которые, как правило, следуют в соответствии с хронологией их выхода в свет. Небольшая часть произведений печатается также на языке подлинника, чтобы дать возможность тем, кто изучает иврит, почувствовать их первоначальное обаяние. Это позволяет использовать книгу и в рамках преподавания иврита продвинутым учащимся. Художественные произведения и статьи сопровождаются пояснениями слов и понятий, которые могут оказаться неизвестными русскоязычному читателю.


Любовник

Роман «Любовник» стал бестселлером и прославил имя его автора, А. Б. Иехошуа. Книга завораживает своим парадоксальным сочетанием простоты и загадочности. Загадочно дремлют души героев — Адама с его усталой еврейской кровью, несовершеннолетней его любовницы, его жены — «синего чулка», ее любовника — своеобразного «князя Мышкина», юной дочери Адама и мальчишки-араба, ее возлюбленного. Пробуждают героев к жизни не политические потрясения, а жажда любви. Закрепощенная чувственность выплескивается на свободу с плотской, животной страстью, преступно ломает все запреты и сокрушает сердечную черствость, открывая души для человеческого единения.


Путешествие на край тысячелетия

Новый роман живого классика израильской литературы, написанный на рубеже тысячелетий, приглашает в дальнее странствие, как во времени — в конец тысячелетия, 999 год, так и в пространстве — в отдаленную и дикую Европу, с трепетом ожидающую второго пришествия Избавителя. Преуспевающий еврейский купец из Танжера в обществе двух жен, компаньона-мусульманина и ученого раввина отправляется в океанское плавание к устью Сены, а далее — в Париж и долину Рейна. Его цель — примирение со своим племянником и компаньоном, чья новая жена, молодая вдова из Вормса, не согласна терпеть многоженства североафриканского родича.


Поздний развод

Действие романа классика израильской литературы XX века Авраама Б. Иегошуа, которого газета New York Times назвала израильским Фолкнером, охватывает всего семь предпасхальных дней. И вместе с тем этот с толстовским размахом написанный роман рассказывает сложную, полную радости и боли, любви и ненависти историю большой и беспокойной семьи, всех ее трех поколений. Это полифонический памятник израильскому обществу конца семидесятых, но одновременно и экзистенциалистский трактат, и шедевр стиля, и мастерски придуманное захватывающее сплетение историй, каждая из которых – частная, а все вместе они – о человеке вообще, вне эпохи и вне национальности.


Лицом к лицу с лесом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Смерть и возвращение Юлии Рогаевой

Тело женщины, погибшей во время террористического акта в центре Иерусалима, вот уже несколько дней лежит в морге. Кто она? Почему никто не приходит ее опознать? Все эти вопросы неожиданно для себя должен выяснить сотрудник иерусалимской пекарни, и сложный путь расследования, полного загадочных поворотов, ведет его из Иерусалима в далекую снежную страну, в которой читатель без труда узнает Россию. Но самая большая неожиданность ждет его в конце этого пути.Роман крупнейшего израильского прозаика, вышедший в 2004 году, уже переведен на ряд языков и получил престижную литературную премию в Соединенных Штатах.


Рекомендуем почитать
Книга Извращений

История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.


Дистанция спасения

Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.


Избранные рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Огоньки светлячков

Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.


Переполненная чаша

Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.


Республика попов

Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».