Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса - [15]

Поведение кота озадачило его больше, чем тревога добродушного Флейма. Спрыгнув со спинки кресла, Смоки весь напружинился, задрал хвост, а его лапы сделались твердыми, словно отлитыми из металла. Теперь он, тихонько повизгивая от удовольствия, сновал взад-вперед вдоль какой-то невидимой линии в центре ковра. Из-за выгнутой спины и жестких лап он казался крупнее обычного и буквально лучился от удовольствия. Восторженна сверкая глазами, кот делал несколько шагов, потом круто разворачивался и шел в обратном направлении. Он двигался бесшумно и урчал, точно отбивал негромкую глухую дробь на маленьких барабанах. Такое впечатление, будто он терся о колени кого-то невидимого. По спине остолбеневшего доктора Сайленса побежали мурашки: итак, кажется, началось…

Он попробовал привлечь внимание пса к спектаклю его приятеля и выяснить, не заметил ли и тот что-либо странное, находящееся в центре ковра. Флейм подтвердил его предположение: направившись было к хозяину, он вдруг застыл на месте, наотрез отказываясь идти дальше. Доктор сделал ему знак приблизиться — увы, безрезультатно. Колли виновато вильнул хвостом, жалобно заскулил и снова замер на полусогнутых лапах, глядя то на кота, то на доктора. Он был в равной мере удивлен и раздосадован, а его унылое подвывание почти не прорывалось наружу — глухо и утробно перекатывалось в горле, время от времени сменяясь угрюмым рычанием.

Джон Сайленс позвал собаку — обычно таким тоном он отдавал команды, и пес безропотно повиновался, — но Флейм и на сей раз не прореагировал. Неуверенно сдвинувшись с места, он повел ушами, словно решил ступить в воду, залаял и обежал ковер стороной. Очевидно, он не испытывал страха, но был насторожен и готов к отпору. Ничто не могло заставить его присоединиться к урчащему от удовольствия коту и хоть на дюйм сократить дистанцию между ними. Стараясь не выходить из полутьмы, он описал полный круг и, приблизившись к хозяину, энергично потерся о его ноги. Кошачье поведение ему явно не понравилось, в этом не было никаких сомнений.

Некоторое время Джон Сайленс с неослабевающим интересом следил за пантомимой Смоки, потом решил все же окликнуть его:

— Смоки, ну что ты там обнаружил?

Кот быстро взглянул на него, довольно зажмурился и вновь стал тереться о невидимую ногу. Доктор снова позвал его, даже сделал вид, что собирается налить ему молока, однако Смоки лишь сверкал глазами и, урча от удовольствия, продолжал ходить как заведенный вокруг призрачного объекта.

Доктор успел изучить его маршрут: пройдя шесть или семь шагов, кот поворачивался и возвращался к исходной точке. Траектория его движения совпадала с узором из роз на ковре, шла в одном направлении, и он от нее не отклонялся ни на дюйм. Казалось, Смоки терся о что-то твердое и массивное. Да, да, на ковре, несомненно, стоял некто, недоступный взору доктора, — это он взбудоражил собаку и вскружил голову коту.

— Смоки, — в который уже раз окликнул Сайленс своего любимца, — Смоки, черная твоя душа, что на тебя нашло?

Кот опять скользнул по нему рассеянным взглядом, ни на миг не прерывая своего хождения. Он блаженствовал и не желал отвлекаться на всякие глупости. В душе доктора зародилось смутное беспокойство. Он сосредоточился и постарался передать свой мысленный сигнал сновавшему из стороны в сторону зверьку.

«Как непостижимо и таинственно кошачье племя, — невольно подумал доктор. — Взять хотя бы Смоки — обычный домашний кот, но сколь причудлива его скрытная жизнь, сколь совершенна тонкость его ощущений. Нам, людям, не понять, что движет Смоки и его собратьями. Человеческий разум бессилен проникнуть в тайну того, что ими движет, чем вызвана их активность, сменяемая периодами отрешенной пассивности. Почему, спрашивается, черный пушистый зверек, подобно челноку, снует взад-вперед вдоль вытканного на ковре узора — то ли заигрывает с силами тьмы, то ли приветствует невидимого гостя? Но разве и он сам, человек бывалый и опытный, не встрепенулся сейчас от прихода неизвестного? Коты реагируют иначе — они равнодушны к людям и упиваются своим превосходством над ними. Мы не знаем, к чему они стремятся и отчего их не тяготит одиночество, нам понятно одно: у кошек нет ничего общего с другими животными — доверчивыми и слепо преданными своим хозяевам». Он вспомнил слова одного опиомана: «Любое благородство несовершенно, если оно не связано с какой-либо тайной» — и вдруг почувствовал, что в этом туманном, наполненном призраками кабинете на вершине Патни-Хилл его успокаивает присутствие старого доброго Флейма. Да, что и говорить, общаться с собаками куда проще и приятнее. Он был рад, что у его ног лежит простодушный, зависящий от него пес, нравилось даже его глухое, угрожающее рычание. А вот находившийся на вершине блаженства кот внушат опасения…

Обнаружив, что Смоки не реагирует на оклики, доктор решил приступить к делу. Не начнет ли он тереться и о его ноги? Сейчас он незаметно приблизится к нему и посмотрит, что из этого выйдет.

Поднявшись с кресла, Джон Сайленс перешел на ковер, стараясь встать точно на злополучный узор.

Но кошек голыми руками не возьмешь и врасплох не застигнешь! Уж кто-кто, а они никогда не теряются. Стоило только доктору заступить место незримого пришельца, и Смоки как подменили — он сразу остановился, сел и с самым невинным видом взглянул на хозяина своими блестящими глазами. Можно было поклясться, что он смеется! В мгновение ока Смоки сделался простым и понятным — он так преданно, так простодушно смотрел на доктора, что тот невольно устыдился. Перед ним сидело добродушное, бесхитростное существо, а он сам оказался в дураках — зря только потревожил своего питомца. И кот в долгу не остался, воздав ему по заслугам.