Нешкольный дневник - [12]

— Ты че, Катька? — прохрипел он ошеломленно. Я по понятным причинам говорить не могла. Впрочем, он тоже скоро дар речи утратил, а когда уходил, довольный, даже забыв пожелать мне скорейшего выздоровления, — я смотрела ему вслед, бритый затылок лоснился от удовольствия и сытости, здоровенные бычьи плечи застыли окаменело под халатом… я поняла, что вовсе не он возбудил меня так яростно, а вот это: волна белой ткани, клиническая белизна, хищный бросок в глаза… и все.

Перебирая эти первые свои ощущения после сеанса ЭСТ (вероятно, аббревиатура: электросудорожной терапии. — Изд.), перелопачивая их грязными лапами Костика и — вымышленно — тонкими пальцами Антона, я поняла, что со мной произошло что-то странное. Несколько лет спустя я рассказывала об этом девчонкам из нашей конторы, а они смеялись и говорили, что у некоторых тоже бывает подобное, только называется это не, как ее, электросудорожная терапия, а просто-напросто нимфомания с клиническим уклоном. Заклинило, короче. Не поверили они мне, да и не нужно было, чтобы верили. Просто тогда меня превратили в законченную нимфоманку… да, с клиническим уклоном. Верно, что-то перестроилось в мозгах, да и не бог весть в каких мозгах-то, чему там было перестраиваться!

Одним словом, то ли на следующий день, то ли через день, сейчас уже выпало из памяти, как штукатурка… соблазнила я доктора Веню Корженевича.

Он перед этим у меня разве что смех вызывал: маленький, носатый, курчавый, вечно с синяками под глазами — то от чрезмерной работы, то от пьянства, то от очередной встречи с воинствующими антисемитами, короче, ублюдками самой неказистой масти. Ему на такие встречи везло.

А тут на другое повезло. Он пришел ко мне в палату с очередным осмотром, а я не в кровати лежала, а стояла у окна в белом халате, который стрельнула у одной из молоденьких практиканток Если бы он пришел минутой раньше, то застал бы уникальное зрелище: пациентка в белоснежном халате сидит перед зеркалом и, глядя на свое отражение, ожесточенно мастурбирует. Таким образом я довела себя до полного экстаза и приостановилась, когда только услышала шаги. Веня Корженевич, когда мое лицо увидел, подумал, верно, что у меня очередной заскок: глаза туманные полузакрыты, лоб влажный, волосы всклокочены, губы подергиваются и дыхание тяжелое, прерывистое <нрзб> Веня хоть и спец был, но, наверно, не мог отличить признаки оргазма от закоса в маниакально-депрессивный психоз. Полный тюфяк был в постели, как потом оказалось, а жену свою, толстую Машку по прозвищу Окуджава (у нее усы такие же были, как у барда), пилил на ощупь, стеснительная она у него была.

Веня что-то мне сказал, но только я к нему повернулась и спросила, что они со мной сделали. Весело так спросила, но только Веня испугался, потому что в следующий момент я распахнула халат, а там ничего не было. Веня аж к косяку дверному прислонился, ему в голову шибануло не хуже чем если бы очередной его недоброжелатель из числа отмороженной братии в профилактических целях задвинул бы ему в торец полпуда своего кулака.

Я ему толком ничего и сказать не успела, дошло до него только, что я его хочу прямо здесь и сейчас. Корженевич затрясся весь и выскочил. А говорят, медики бесчувственные существа: делают трепанацию черепа, палочкой в мертвых мозгах ковыряются да тут же и обедают, заглатывая какой-нибудь бутербродик и спиртиком аппетит отшлифовывая. А Веня проявил самое живое и непосредственное чувство: ускакал, как черт от ладана. Впрочем, я думаю, что любой здравомыслящий черт предпочтет ладан, чем статью за развращение малолеток… об этом, верно, Веня Корженевич подумал.

Я легла на кровать, всю саднит изнутри, пол и потолок схлопываются, как от передозировки героина. Затрясло, словно к кровати подвели электричество, и обида поползла, как змея: что же со мной такое сделали, если от вида белого халата такое цунами… эрогенная зона, эпицентр похоти, еби ее мать! Вкололи мне что-то очередное, я успокоилась и заснула, а проснулась оттого, что стоял надо мной Веня Корженевич и смотрел на меня сладкими, залипающими глазками, а в каждом глазике по эрегированному члену топорщится. От доктора пахло спиртом и чем-то кислым, зубопротезным.

<перечеркнуто> Веня давно уже ушел, а я сидела на краю кровати и думала… неужели теперь это параноидальное трахолово угнездилось так, что <не дописано>

В ту же ночь пришел ко мне Антон, через окно влез… я встретила его холодно — мне претил вид его потертых джинсов, в нескольких местах запачканных землей, его рубаха с огромным пятном пота на спине и идиотски-влюбленная физия с преданными глазами. Тогда мне казалось, что такие преданные глаза пристали разве что собаке. Дура. Антон что-то глупо нашептывал мне, двигался ближе, от него веяло, почти пахло яблочным «Орбитам» и чем-то чистым, словно выстиранным… нет, не стиральным порошком, а тем, что проговаривают вслух «Я тебя люблю». Он, быть может, сказал бы мне это тогда, да только я грубо его оттолкнула, когда он попытался меня поцеловать, и сказала, чтобы он уматывал. Что он меня мало интересует и что я сегодня сделала два минета и еще с двумя разными мужиками я…<нрзб.> Грязнее, грубее сказала. Он отскочил от меня и почти выпал из окна, буквально скатился по пожарной лестнице. Больше не приходил, да я его больше и не ждала. Вот теперь я думаю: а что было бы, не будь этого жестокого ночного разговора, этого Костика и Вени Корженевича с его чудовищными процедурами? Да, мне этот Антоша-абитуриент нравился, быть может, нарисовалось бы у нас что-нибудь с ним, даже любовь, как ее называют. И что же? Да видела я эти парочки, которые именуются дефектным, червивым словом «врачующиеся». Хорошее дело «браком» не назовут. Лоснящиеся показушным счастьем физиономии, по которым еще не прошелся грубой щеткой дяденька Быт. Прожили бы год, а потом разнесло бы по центробежной, ведь не смогла бы я общаться с человеком, который, издалека это видно, привык не зарабатывать деньги, а получать их в кассе по расчетным дням.