Несчастный случай - [101]

Висла достает из кармана часы. Без четверти девять. Он все быстрей барабанит пальцами по ручке кресла и со злостью смотрит на дверь. Какого черта не идет этот Плоут? Болван. Нам надо поторапливаться… Надо поторапливаться. Тут он слышит за дверью голос Плоута и вскакивает.

— Теодор! — кричит он.

Дверь открывается и входит Плоут; очень высокий, он, как многие чересчур высокие люди, старается держаться возможно скромнее и незаметнее. На вид он моложе Вислы, в действительности — на семь лет старше; глаза у него усталые, но на лице ни морщинки. На Плоуте спортивного покроя костюм из пестрой английской шерсти, и вообще он старается выглядеть спортсменом, в подражание англичанам, которыми восхищается. Притом, в спортивном костюме он выглядит еще моложе, и это доставляет ему истинное удовольствие.

— Где вы были? — сердито спрашивает Висла. — Вы что, газет не читаете? Нам нельзя терять ни одного дня.

Плоут улыбается и, перейдя кабинет, садится в кресло, с которого только что вскочил Висла.

— Ну, ничего, ничего. Не так уж все плохо.

Висла холодно смотрит на него.

— Ученые бывают разные, — говорит он, — в том числе даже администраторы и руководители кафедр. Скромные исследователи, вроде меня, не могут сделать все на свете, но разве от нас не ждут, что мы сделаем все? И даже подумаем о том, что и у науки должна быть своя политика! Вы там не были, Теодор. Рассказать вам все как было?

Висла шагал взад и вперед по комнате, театрально вскидывая голову и размахивая руками.

— Эйнштейн три недели тому назад написал письмо президенту. Но Гитлер прекратил продажу чехословацкой урановой руды уже два месяца тому назад. Что сейчас делает Вейцзекер? Что делают Гейзенберг и Ган? Видели вы в последнее время немецкие физические журналы? Что говорят газеты тому, кто умеет читать? Мистер Гитлер орет на весь свет, что проекты, относящиеся к расщеплению уранового ядра, усиленно разрабатываются. Закрываю кавычки. Когда будет передано по назначению письмо Эйнштейна? У кого оно сейчас?

— У человека, хорошо знакомого с президентом, — сказал Плоут.

— У человека, хорошо знакомого с президентом. Понимаю. А часто ли этот человек встречается с президентом?. И читает ли он газеты?

— Вы его знаете, — сказал Плоут. — Это мистер Закс. Он увидится с президентом при первой возможности и, смею сказать, газеты он читает.

— Нельзя ли ускорить это дело, Плоут? Я говорю в высшей степени серьезно. Польша, может быть, и пустяк, но это, пожалуй, последний пустяк. Я был очень глуп, Плоут… Теодор… я многого не понимал… Но теперь мне ясно как день, что и в самом деле больше нельзя терять ни минуты. Кто знает, до чего уже доискались немцы? Сам Эйнштейн может только догадываться. А вы как думаете?

Минуту оба молчали; Висла стоял перед столом Плоута, и лицо у него было точь-в-точь как у студента, который ответил на экзамене и с нетерпением ждет отметки. Потом он снова заговорил:

— Может быть, все мы ошибаемся, и немцы, и все мы. Очень возможно. Может быть, ничего из этого и не выйдет. Хотя что-то непохоже. Но чтобы доискаться до нужного результата, еще потребуются громадные усилия. Не знаю, удастся ли нам… На это нужно очень много денег и, понятно, очень много людей.

2.

В то утро Луис вышел из дома Бисканти и отправился в университет, к доктору Плоуту. Он вошел в приемную без нескольких минут десять. Ему нужно было проститься, выслушать несколько слов похвалы за проделанную работу и кое-какие советы на будущее. Деловой, но приятный визит: доктор Плоут — вполне порядочный человек, не говорит о том, чего не понимает, и — что особенно важно, если думать о будущем, — действительно старается найти подходящую работу для подающих надежды молодых людей, которым при его участии присуждена ученая степень.

— Какой он? — спросила однажды Тереза; в ту пору она лишь недавно познакомилась с Луисом и расспрашивала его обо всем и обо всех.

— В университете некоторые говорят, что за работу по рассеиванию света кристаллами он должен бы получить Нобелевскую премию. Во всяком случае, это работа из тех, которые вполне заслуживают Нобелевской. Ну, теперь ему, понятно, приходится руководить кафедрой.

— А как Плоут? — спросила Тереза недели три тому назад, когда Луис рассказывал ей о Висле, Кардо и еще кое о ком из выдающихся университетских физиков.

— Плоут — другое дело. Слово „ученый“ в применении к Плоуту означает совсем не то, что в применении к Висле. Они вращаются по разным орбитам. Плоута занимает тысяча самых разных проблем, а Висла по уши погружен в одну-единственную. Плоут стоит во главе кафедры, он руководит всей научной работой. Вот почему он больше не ученый… или ученый другого типа. Любопытно знать, почему он пошел на это.

— Вероятно, из честолюбия.

— Нет, мне кажется, как раз наоборот. А чего бы ты хотела — чтобы я стал руководителем кафедры или получил Нобелевскую премию?

— У тебя будет и то и другое, — сказала Тереза.

И вот Луис сидит в приемной Плоута, как сидел часом раньше Висла, читает и перечитывает всё одни и те же газетные сообщения, слышит гуденье голосов в кабинете. Он задает секретарше Плоута тот же вопрос, что задал прежде Висла, и выслушивает тот же ответ.