Несчастливая женщина - [4]

Я поднимался на холм и думал про кошку, которой сказал «мяу», и вообще про кошек, и мой разум вскоре четко сфокусировался.

Кошки не знают, что люди пишут о них книжки, забившие списки бестселлеров под завязку, и что миллионы людей хохочут над комиксами про кошек.

Если показать кошке комикс про кошек, по правде говоря, ей будет наплевать.

1 февраля 1982 года закончилось.

В Кетчикане я швырнул через дорогу бутыль текилы, и молодой аляскинский законотворец поймал ее, не медля ни секунды, с легкостью — вероятно, любил текилу.

Замечательная была пьяная ночь на Аляске.

Перед тем как запустить в него бутыль, я сказал:

— Эй, дикий правовед, лови. — Так я его стал называть, хотя мы лишь в тот вечер познакомились.

Мы, веселясь и хохоча, целой компанией бродили по улицам Кетчикана, одного из чудеснейших городов, что я только видел.

Кетчикан грезой деревянных домов и построек течет вдоль подножия Оленьей горы, чьи весьма лесистые склоны выходят прямо к городу, грациозно подталкивая его локтями элегантных деревьев.

Население — семь тысяч человек, и цельность Кетчикана практически не нарушена стилем и архитектурой, которые описываются словом «Лос-Анджелес».

Никаких бесконечных улиц с кафешками и конторами специально для автомобилей. Никакие торговые ряды оголтело не дробят простодушие торговли. Когда человеку нужно что-нибудь купить, он идет в магазин и все.

Столько Америки, даже чудесные городишки, что когда-то ни за что не испортились бы, выглядят так, будто «Лос-Анджелес» их затопил, словно унитаз, чье выпростанное содержимое как-то связано с образом жизни автомобиля.

Пожалуй, худший образец «лос-анджелесского» автомобильного урона культуре я наблюдал в Гонолулу. С точки зрения практического выживания в Гонолулу проще помереть, чем остаться без автомобиля.

Я говорю не о туристах с Вайкики, не о пляжной лежке марками лосьонов для загара, подле тысяч других таких же экземпляров из альбома, который листает солнце-филателист.

Я о житье в Гонолулу.

Я там встретил, наверное, больше машин, чем людей.

Я часто пугался, видя, как кто-нибудь просто шагает по улице, по-настоящему касаясь земли ногами, без четырех колес и металлической скорлупы.

Я был почти готов остановить машину, в которой ехал, и посочувствовать человеку — такое горе, он вынужден ходить.

Одна фолк-певица написала о Гонолулу песню мол, снесли рай и построили автостоянку.

В центре я видел ресторан с летним кафе. Дождь, в кафе ни души.

— Наверное, тут интересно посидеть и за людьми понаблюдать, когда погода хорошая, — сказал я женщине, с которой, понятное дело, ехал, потому что ходить по Гонолулу совершенно бессмысленно. Трудности с попаданием оттуда туда поставили бы в тупик самого Эйнштейна. По сравнению с дорожным движением в Гонолулу е = mс² — дважды два четыре.

— Ты не то слово сказал, — ответила она.

— Ты о чем?

— За машинами. За машинами понаблюдать, а не за людьми.

Мы поехали дальше, куда нам полагалось ехать, потому что если мы туда не доедем, то не найдем место для парковки, а в Гонолулу это очень важно. Я думаю, автомобили мне показались бы чуть более занимательными, вози они свою парковку с собой.

Прилетев с Аляски, я в Международном аэропорту Гонолулу увидел птицу. Я раньше никогда не видел птиц в аэропортах. Она как ни в чем не бывало порхала среди людей, садящихся в самолет, и людей только что с самолета.

И она не пугалась — не так, будто ее по нечаянности заперли в аэропорту. Ей было вполне уютно. Наверное, она в аэропорту жила — поэтическая жизнь, которой не коснулся страх полетов. И еще птица, наверное, была знамением, предвестницей фотографии с курицей.

Я вышел из аэропорта, меня ждала японка, и я сел к ней в машину, не зная, во что вляпываюсь, — таков тут стиль жизни с тех пор, как Лос-Анджелес съездил в отпуск на Гавайи и решил домой не возвращаться.

Ах да, забыл сказать: в календаре кое-что переменилось. Я вчера выехал из Беркли и на две недели до Чикаго вернулся в Сан-Франциско.

Я, может, попытаюсь рассказать, что меня заставило уехать из дома, где повесилась женщина, только мне нужно пару дней покопаться в деталях — а может, вообще об этом не стану писать. Пожалуй все же стоит, потому что это имеет отдаленное отношение к повесившейся женщине.

Но еще не следует забывать, что эта книжка — географический календарь нескольких месяцев жизни одного человека, и, мне кажется, нечестно требовать идеала, если он вообще бывает. Наверное, ближе всего к идеалу гигантские, абсолютно пустые дыры — их астрономы недавно обнаружили в космосе.

Если там ничего нет, как может что-то разладиться?

1 февраля 1982 года закончилось.

Раз уж зашла речь о том, что идет не по плану: в то утро, когда я переезжал из странного дома в Беркли назад в Сан-Франциско, автобус, который вез меня в японский квартал, где я сейчас живу в гостинице, изменил маршрут из-за пожара.

Потом шофер остановился и попросил всех нас выйти из автобуса и пересесть в другой, и мы любезно вышли, но тут к автобусу кто-то прибежал, такой официальный и в униформе, и заорал, чтоб водитель его заметил.

Я больше не смотрел, что происходит с автобусом, я был занят — наблюдал, как сгорает здание. Громадный пожар, с дымом, что клубился туманной башней из путаной сказки, которую в детстве я так и не смог дочитать, — по крайней мере, дым казался таким.