Несчастье на поводке - [36]

В тот миг у нее было явное превосходство над ними, она-то знала, что уходит. Она испытывала тайное, сладкое удовольствие при мысли, что взяла реванш над судьбой, представляя их привязанными цепями к стульям с веревкой на шее. Она была выше них, убираясь отсюда навсегда. Она уходила с тем, что было при ней, с пустыми карманами. Сесть в машину и уехать подальше от Паланса, бросить ее на парковке, не важно где. Решено.

Она выехала на шоссе. За пределами Паланса она знала только дорогу в Альпы, куда ездили ее мать с Оливье, и на Лазурный берег, куда она часто каталась с Тони. Она никогда раньше не ездила просто, чтобы ехать, она всегда ехала куда-нибудь. Отдаляясь от родных мест, ей становилось как-то не по себе от незнания, куда направиться. Она свернула в сторону Экс-ан-Прованса, потому что этот город ей был хорошо знаком. Она там училась, там познакомилась с Тони. Она припарковалась возле парка рядом с юрфаком, где они часто назначали друг другу свидания. И прямиком пошла к их любимой скамейке под Иудиным деревом, которое особенно красиво весной, кажется, будто на нем раскинулось розовое облако, дарованное людям небесами. За эти годы его ствол чуть расширился и вырос, а ветви слегка потяжелели и опустились ниже к земле. Получается, что все что, она сотворила, так или иначе привело ее к Тони?

Рядом с ней присела женщина. Она позвала: «Анжело! Анжело!». Из куста выскочил маленький бульдог и мигом оказался у нее на коленях. Анжело и вовсе превратился в собаку, мало того, что он — сын Малу, мутировал до последнего, только этого и не хватало, чтобы он стал черным сморщенным уродцем, который больше похож на обезьяну — так гнетуще выглядит человек при рождении или в момент ухода. У него не морда, а облик, почти лицо. Химера на поводке, тварь, которая никак не может выбрать свое предназначение, и тут еще и кличка, благодаря которой бульдог выигрывает тысячи лет вперед и становится на самую вершину среди других живых существ. Есть в этом не совсем человеческом имени нечто божественное, наверное, потому, что его человеческое естество не совсем сформировалось.

Обменяться любезностями — это обязательно, иначе никак, Кэти сказала, что собачка — очень миленькая. Слово было не совсем подходящим для сморщенного монстрика, который тщательно обнюхивал ее юбку, однако хозяйке слово понравилось. Она начала рассказывать об особенностях бульдогов, чей ум, конечно, и так очевиден. «Они с характером» и особенной красоты, которую непросвещенным тяжело оценить, квадратное тело, усеченная морда, размер ушей… целый мир, о существовании которого Кэти даже не догадывалась еще час назад. Я уехала, — ловила она себя на мысли, — я действительно далеко.

Женщина рассказала ей, что приходит сюда четыре раза в день. Это — ее любимая скамейка. Она знает о расписании и всех привычках местных собак и их хозяев, как будто парк — это другая жизнь, ускоренная и однообразная по сравнению с жизнью города. Она рассказала ей, как один мужчина, с которым она здесь познакомилась, покончил с собой, когда потерял собаку. У него их было две, две одинаковые, он мог бы отдавать всю свою любовь той, которая осталась. Но нет, он все время думал о первой, которая умерла. Она поведала Кэти почти шепотом, что кажется, люди, которые теряют любимых питомцев, страдают больше чем те, кто теряет близких людей. В этом никто не признается, конечно, но если такое случается, то кажется, что от этой боли сходишь с ума. Кэти многозначительно кивнула в знак согласия. Она поняла, что траур по собаке — это сублимированное горе.

— У вас нет собаки? — спросила женщина.

«Нет, — ответила Кэти, — но почти есть», — потому что она знала кое-кого, у кого была собака. Он взял ее в приюте для бездомных животных. Он к ней очень привязан.

Женщина была впечатлена таким поступком, приют, брошенные животные, свидетельство о человечности высшей пробы. «Есть люди, которые способны на такие поступки, а есть те, кто не способен», — заключила она. Она на такое не способна.

Пока Кэти слушала, как та анализировала свою исключительную любовь к бульдогам, ей привиделся пес Джеффа. Она видела его в глубине парка, он гулял вместе с Джеффом, который вел его на веревке. Она закрыла глаза, чтобы стереть эту неприятную картину, и когда открыла их снова, то увидела только то, что было в реальности — девушка держала малыша, одетого в желтое. Молодая парочка студентов целовалась в кустах роз.

Женщина рассказывала, что у нее уже был бульдог, который умер в одиннадцать лет, и она никак не могла прийти в себя после его смерти. Может, она хотела тем самым ей сказать, что она, как и тот мужчина, который после смерти одной собаки не смог перенести свою любовь на вторую, тоже собирается покончить с собой. В этом парке не люди выгуливали собак, а собаки тащили за собой людей, чье горе, тоску и траур они взяли на себя.

— Собака — это несчастье на поводке, — сказала женщина, — так что, можно сказать, что каждый прохожий держит на веревочке боль, которую его собственное тело больше не может выносить.

Это было сильнее ее, Кэти снова думала о собаке Джеффа. И она снова возникла путем наложения двух образов. Она закрыла лицо рукой.