Несчастье на поводке - [3]

3

— Где ребенок? — спрашивает Джефф.

Кэти указывает рукой на лестницу. Он хочет на него посмотреть. Оба тихонько поднимаются наверх. Она открывает дверь бельевой, там есть стиральная машина, сушилка, гладильная доска с утюгом. В кресле — груда чистого белья. В корзине — головкой вниз на сложенной вдвое белой простынке лежит малыш.

— Такой маленький! — умиляется Джефф.

— Плохо растет, не может догнать сверстников, — расстроено говорит Кэти.

— Не нужно класть его на живот, — предупреждает Джефф. — Ты никогда не слышала о внезапной младенческой смерти?

Своего первенца она всегда так клала, ей акушерка показывала.

— Но с тех пор многое изменилось, — возражает Джефф. — Это неправильное положение, частая причина смерти новорожденных.

Кэти кажется, что она — плохая мать. Там же, в прачечной она представляет своего ребенка мертвым. Она закрывает глаза. Ей жутко.

— Мальчик? — спрашивает Джефф.

Кэти кивает.

— И зовут его?

Кэти молчит. Вспоминает.

— Камиль.

— Мальчика-то?! — удивляется Джефф.

— Камиль-Анжело, — уточняет Кэти.

Его собирались назвать Анжело, просто, Анжело. Тони давно хотел второго ребенка. Если бы это зависело только от него, то Анжело родился бы сразу после Оливье. Но всегда находилась уважительная причина повременить с беременностью, которая для обоих была желанной, но для которой она никак не могла подобрать нужный момент — конкурс госслужащих, обустройство нового дома, его новая работа в фирме по установке кондиционеров, сердечный приступ ее отца. Но возраст поджимает — в тридцать восемь лет следовало, наконец, решиться…

— Почему? — спросила судья. — Вы тогда могли сделать амниоцентез?

Адвокат пришел в удивление. Он не понимал, почему судья прервала рассказ Кэти. Почему вмешалась, хотя должна была оставаться беспристрастной. Он насторожился. Первый признак враждебности? Пока еще не осуждает обоснованно, но есть след, тень ревности. Потаенное желание материнства? Судья ставила себя на место обвиняемой, восстанавливала картину преступления не в ее пользу.

— Амниоцентез действительно был проведен, — ответил адвокат вместо своей подзащитной, — что не предполагает намерения сделать аборт.

— Но и не исключает обратного. Это — лучший способ подготовки…

И они начали препираться, вопрос-ответ, как не должны были здесь, в этом зале, не обращая внимания на Кэти. А та продолжила, будто не осознавая, что было брошено на чашу весов.

… ее опередила другая, соперница, которая в той же клинике родила мальчика на три месяца раньше. Анжело — не ее сын, а Малу. Своего она теперь не знала, как назвать. И вот она стоит в клинике, перед инкубатором, а в голове — пусто. В инкубаторе лежит Анжело, но не она его так назвала. Он — сын Тони, но не ее Анжело, он не может им быть. Ее мать придумала имя «Камиль», с мягким знаком, как бы в утешение, имя, выбранное на ходу, потому что нужно было регистрировать ребенка.

— Красиво, — уверяла она. — Ты не согласна?

Но это даже не вопрос.

— Да, красиво. Но Камиля у нее никогда и в мыслях не было, а об Анжело она думает уже много лет.

В свидетельстве о рождении написано, что мама зарегистрировала ребенка под именем Камиль (незнакомец) — Анжело (Второй), Анри (как его дедушка). Для нее — просто «ребенок».

Вдруг пробегает тень сомнения.

— Но Камиль — это же девичье имя!

— Девичье!

Мама об этом даже не подумала. Для нее Камиль — это мужское имя. Ей решать: то или другое.

— «То или другое», как она могла! Именно по ее вине, ребенок так и будет всю свою жизнь «тем или другим».

Тогда Кэти говорит: «Камиль — (прочерк) — Анжело». То, чего она так хотела избежать, как раз и происходит. Для всех окружающих есть два Анжело: «другой» и ее, незаконный и законный, но вопреки тому, что ему были должны, именно так «ему были должны» — торжествует незаконный. Он родился весом 3 килограмма 650 граммов, а ее ребенок — 2 килограмма 400 граммов. Еще с рождения «другому» надевали вещи трехмесячного, он — сильнее, и еще больше кичится своим старшинством. «Другой» уже, наверняка, сидит, а ее ребенок — весь хрустальный, хрупкий, если не сказать, дефективный, а тут еще и внезапная младенческая смерть кружит над ним, он — самый настоящий младенец, особенно, по сравнению с «другим», которого мама уже одевает как взрослого, у которого уже есть зубы, красная машинка и неутолимая жажда жить. В народе говорят, что дети, рожденные от любви, сильнее и жизнеспособнее других.

Кэти убеждена, что ее малыш еще в животе перестал развиваться, когда она узнала о существовании той, и обо всем, что было связано с изменой мужа, его уходом и переездом к сожительнице. В самом начале она даже радовалась беременности Малу. Они были одного возраста, вместе учились, вместе и работали. Но когда Анжело — незаконный родился, ее живот вдруг сжался, и ребенок начал задыхаться внутри. Нужно было, чтобы весь мир отвернулся от Малу, и наставил Тони на путь истинный. Нужно было, чтобы Анжело не назвали Анжело. Но оказалось все наоборот. Незаконная пара была принята обществом, а измена Тони — обоснована не только привлекательной внешностью Малу, но и закоренелыми недостатками Кэти, о наличии которых она даже не подозревала. Все вокруг ехидно сообщали ей о том, как рос Анжело — постыдный плод любви, созревавший на радость счастливым родителям. Он будто высасывал жизненные силы из ее ребенка, как у близнецов, один развивается за счет другого. Ей даже иногда казалось, что Анжело пил кровь Камиля-Анжело.