Нержавеющий клинок - [33]

— Закончите работу и станете всемирной знаменитостью, — заметила Вера Николаевна.

Курт улыбнулся, спокойно ответил:

— Кто-то из русских сказал, что в медицине нет ученых, сумевших исчерпать свою тему… Да, я часто думаю, что многие проблемы, над которыми коптят ученые разных стран, давно можно было бы решить, если бы на место вражды пришла дружба…

В кабинете зазвенел телефон. Каупт, подняв трубку, кого-то внимательно выслушал, сказал «хорошо» и обратился к гостье:

— Вера Николаевна, вы не возражаете, если я вас оставлю одну минут на двадцать? Просмотрите пока эти материалы.

Каупт положил на стол перед Верой Николаевной папку с бумагами и, прихрамывая на правую ногу, вышел.

Гостья просмотрела содержание папки и, не обнаружив для себя ничего интересного, отодвинула ее в сторону. Ее внимание привлекла голубка, опустившаяся на подоконник. Птица повернула голову, заглянула одним глазом в окно и, видимо, решив, что ошиблась адресом, тут же улетела. Голубка напомнила Вере Николаевне о сыне, большом любителе птиц. Любовь эту привила ему бабушка. В последнем письме сын писал, что вырастил галку, которая провожает его на службу, а затем возвращается домой. Письмо и фотокарточку сына Вера Николаевна захватила с собой и теперь не удержалась от соблазна, достала их из сумочки. «Вылитый отец», — сказала про себя, глядя на фотографию.

…Известие о гибели мужа пришло в начале сорок второго, когда Васильку пошел второй годик. Оставшись вдовой в двадцать два года, Вера Николаевна больше не выходила замуж. В трудные послевоенные годы училась, растила сына и не заметила, как пролетело время. Только морщины под глазами напоминали о прожитом. Ей не раз предлагали руку и сердце. Вначале как-то не решалась: казалось, что, выйдя замуж, она изменит покойному Ване, которого не переставала любить. А позже, когда рану затянуло временем, уже стеснялась повзрослевшего сына. Неистраченную любовь делила между сыном и работой. Ей многие завидовали: в тридцать шесть лет стала доктором медицинских наук. А она глядела на взрослого сына и горько плакала: он ведь совсем не знает отца. Когда сын рос, рассказывала ему об отце, воспитывала любовь к его памяти. И это не прошло бесследно: сын пошел по стопам отца, стал офицером, танкистом.

Задумавшись, Вера Николаевна и не заметила, как вернулся Каупт.

— Фрау Вера мечтайт? — потирая озябшие руки, спросил Каупт.

Вера Николаевна молча протянула Курту фотографию сына.

— Мой сын.

— О, официр! — удивился Курт и с грустью добавил: — Только не надо война. Я быль война. — При этом Курт многозначительно постучал по правой ноге.

Вера Николаевна не знала о причине хромоты Курта, он никогда не говорил ей о том, что был на войне, хотя встречались не раз.

— Когда же вы успели воевать — вы совсем молодой? — удивленно спросила гостья.

И тогда, опустившись в кресло, Курт поведал:

— …На участке фронта стояло затишье. Наши позиции от позиций русских отделяла небольшая речушка, подступы к которой контролировались русскими. Их берег был выше. Пробраться к источнику воды было очень трудно: русский снайпер, укрывшись неведомо где, стрелял без промаха. Иногда ночью удавалось набрать немного воды, но последних двое суток и ночью нельзя было подойти к воде: местность беспрерывно освещалась ракетами, спускаемыми на парашютах. Надо было обнаружить и уничтожить снайпера. Лучшие стрелки батальона выслеживали его, но напрасно. Потом пошли на хитрость: сделали чучело, которое и на близком расстоянии нельзя было отличить от солдата, повесили на него фляги и потянули через опасную зону, которую прозвали зоной смерти. Результата никакого: снайпер молчал, он не клюнул на приманку. В нашем батальоне служил мальчишка, — как это по-вашему?

— Сын полка, — подсказала Вера Николаевна.

— Да, да, сын полка… Вот тогда юный солдат и вызвался испытать счастье: вьюном пополз к реке и вскоре возвратился с полными флягами. Это повторялось несколько раз. Солдаты считали мальчика завороженным от русских пуль. Но однажды, туманным утром, мальчик, обвешанный пустыми флягами, пополз по обычному маршруту и… остался на полосе смерти: снайперская пуля пробила ему правую ногу. Рана оказалась не страшной, но все же юного вояку эвакуировали в лазарет. Через несколько дней уже в лазарете мальчик-солдат узнал, что советские войска предприняли большое наступление и от батальона ничего не осталось…

Каупт замолчал. Он медленно поднялся, подошел к столу, на котором стоял графин с водой, налил стакан и с жадностью выпил, потом вернулся на прежнее место, тихо сказал:

— Вы, конечно, догадались, кто был тот юный солдат? Да, ваш слуга. Я чудом уцелел. Наверно, потому, что был большой туман и снайпер плохо меня видел. Надо благодарить туман…

Когда Курт рассказывал, Вера Николаевна заметно волновалась. Она часто доставала из сумочки платок и вытирала увлажненное лицо.

— Вот так воевал ваш коллега, фрау Вера, — закончил Курт и вышел покурить.

Оставшись одна, Вера Николаевна, запрокинула голову на спинку кресла, вспомнила подробности того дня. Она хорошо помнила то туманное утро пятого апреля сорок пятого года. Ее вызвал комбат. В пилотке, в солдатской гимнастерке и брюках, плотно обтягивавших ее стройные ноги, она держала в руках каску и винтовку с оптическим прицелом. Зашла в землянку, представилась, комбат Егоров наспех допивал круто заваренный чай.