Нержавеющий клинок - [23]

Михаил обнял незнакомца.

— Спасибо, еще раз спасибо, — повторил он, а мозг лихорадочно работал: чем бы его отблагодарить? И вдруг его осенила мысль: — Константинов, подайте мне портрет.

Овчаренко взял дорогую реликвию, протянул ее чеху:

— Это самое дорогое, чем мы располагаем…

Чех дрожащими руками развернул бумагу и увидел портрет Ленина, прижал его к груди, на его глазах появились слезы:

— Спасибо. Я знал Ленина… Коминтерн…

После боя солдаты окружили командира, и на их глазах он прочитал немой вопрос: как же теперь мы без портрета?

Вечером командир бригады, подводя итоги боя, сказал:

— Что касается роты Овчаренко, то, думаю, вы, товарищи, согласитесь со мной, что она действовала сверх похвалы…

— Ему талисман помог, — бросил реплику кто-то из офицеров.

Ежедневные сводки Совинформбюро радовали солдатские сердца. Наши войска успешно продвигались на всех участках фронта. Полковник Шауров на своем «газике» носился по подразделениям бригады, добрым словом воодушевляя бойцов. Но сегодня он прибыл в батальон с другой целью. Накануне пришел приказ о назначении его в другую часть, с повышением. Заехал проститься с офицерами и солдатами, с которыми пройден долгий боевой путь. Поздравив Овчаренко с присвоением ему капитанского звания, он спросил:

— Какие вести из Ленинграда?

Оказывается, помнил о малолетнем внуке Журавлевых, потерявшемся летом прошлого года.

— Пока ничего не известно, — ответил Овчаренко и тайно устыдился своего ответа, потому что еще не написал письмо в Ленинград дочери Журавлевых. Несколько раз собирался написать, да все откладывал. Сообщить человеку радость — легко и просто, а как сообщить горе, к тому же такое огромное?..

Нигде люди не сближаются так быстро, как на войне, в бою. Бой раскрывает человека, обнажает все его достоинства и недостатки. Говорят, чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. Может, это верно в мирной жизни, но не на войне. Здесь все на виду.

Шаурова с первых дней полюбили в бригаде за его простой, веселый нрав. Он знал по имени и отчеству всех офицеров бригады, знал по фамилии многих солдат. Весть о том, что Шауров уезжает из бригады, быстро разнеслась, и солдаты вслух высказывали свое сожаление. Вот и сейчас, как только Шауров вышел из машины, его обступили солдаты. Им хотелось услышать его всегда интересный рассказ о событиях на фронтах, остроумную шутку. И хотя звание комиссара было давно упразднено, в бригаде полковника Шаурова звали только комиссаром.

Повеял южный ветерок, и сразу потеплело, ветер разогнал тучи, небо прояснилось. Полковник беседовал с солдатами.

К группе собравшихся подошел солдат Евдокимов, которому несколько дней назад был вручен орден Славы II степени. Полковник взглянул на него, заулыбался:

— Вот, товарищ Евдокимов скоро получит еще один орден Славы, полным кавалером приедет в свое село. От девчат отбоя не будет…

Неожиданно прозвучала команда «воздух». Послышался гул приближающихся самолетов.

— По местам, ребята! — распорядился полковник и отошел под высокую сосну.

Солдаты бросились во все стороны. Затрещали зенитки. Полковник взглянул на небо и увидел, как вражеские самолеты сбросили бомбы. Черные точки, быстро увеличиваясь, стремительно неслись к земле. Шауров сделал еще несколько шагов вперед, залег возле сосны. Сотрясая землю, начали рваться бомбы. Враз все вокруг затянуло дымом, запахло гарью, воспламенились верхушки деревьев.

Отбомбившись, самолеты улетели. Овчаренко стряхнул землю с комбинезона, протер запорошенные глаза, посмотрел туда, где лежал полковник, но его там не было. Наверно, успел куда-то отползти, подумал он. Сделал несколько шагов к воронке, образовавшейся на месте сосны, но, почувствовав боль в правой ноге, присел на землю, снял сапог. Открытая рана залила кровью портянку. И вдруг, словно ножом, полоснули по сердцу слова: «Комиссар убит!» Забыв о ране, Овчаренко бросился туда, откуда раздался голос, и увидел бездыханное тело полковника.

Шаурова убило взрывной волной, не оставив на теле ни одной царапины.

В тот же день поздно вечером с группой других раненых Овчаренко привезли в полевой госпиталь. Пожилой хирург с усталыми глазами осмотрел его рану и назначил операцию.

Овчаренко не раз приходилось видеть раненых, но то, что он увидел в госпитале, поразило его. Каких только калек здесь не было! На фоне их свою рану он считал ничтожной. Да оно, по сути дела, так и было. Овчаренко глядел на врачей и думал: каким же мужеством и нравственной силой должны обладать эти люди в белых халатах, беспрерывно видящие страдания и муки людей, которых им предстоит лечить не только от физических недугов, но и от душевных заболеваний. Некоторые тяжело раненные впадали в отчаяние, теряли веру в жизнь. А врачам надо было вернуть им эту веру. Овчаренко ловил себя на мысли, что прежде он недооценивал труд врачей, считая, что их труд ни в какое сравнение не идет с трудом солдата…

Через несколько дней после операции Овчаренко санитарным поездом отправили в тыл.

Бывший дом отдыха, расположенный в живописном месте, недалеко от областного центра, был переоборудован под госпиталь. Внешне здесь мало что напоминало о войне. Вечерами улицы городка освещались электрическим светом, от которого давно отвыкли фронтовики. А главное — не было слышно ни противного воя снарядов, ни надсадного гула самолетов. Но это только на первый взгляд. Война и здесь, в глубоком тылу, повсюду показывала свой страшный оскал: опустели полки магазинов, обеднели меню в столовых, люди ходили в изношенной одежде, удлинилось время рабочих смен. В госпитале все, от главного врача до няни, работали по десять-двенадцать часов в сутки.