Нерв - [40]

– Вы в хороших отношениях с человеком, который проверяет лошадей на допинг?

– После каждых соревнований два-три животных Проходили проверку главным образом для того, чтобы напугать тренеров с сомнительной репутацией, которые использовали допинг, чтобы подбодрить лошадей или, напротив, обессилить их. Перед каждыми скачками распорядители решали, каких лошадей надо проверить, например, победителя второго заезда или фаворита четвертого (особенно если он потерпел поражение). Никто, и даже сами распорядители, никогда точно заранее не знал, у какой лошади будет взята слюна на проверку, и действенность всей системы основывалась именно на такой неопределенности.

Джеймс понял мою мысль.

– Вы имеете в виду, чтобы я спросил, не проходила ли обычную проверку какая-нибудь из лошадей, на которых вы работали после падения?

– Да, – подтвердил я. – Могли бы вы спросить?

– Спрошу, – согласился он. – Я позвоню ему. Но если одна из них проходила и результаты оказались отрицательными, вы понимаете, что тогда ваши обвинения абсолютно несостоятельны?

– Понимаю, – кивнул я. – В самом деле, я работал со столькими фаворитами, потерпевшими поражение, что систематический допинг уже мог бы быть раскрыт.

– Вы так убеждены? – удивленно проговорил Джеймс.

– Да, – ответил я, вставая и направляясь к двери. – Да, я убежден. И скоро вы тоже убедитесь, Джеймс.

Но он покачал головой, и я оставил его. Он смотрел в окно с застывшим лицом, невероятный смысл моих слов вступил в борьбу с его собственным мнением о Кемп-Лоуре, Джеймсу он нравился.

10

В тот же понедельник поздно вечером Джеймс позвонил мне и сказал, что я могу работать с его собственной лошадью, Тэрниптопом, которая в следующий четверг участвует в стипль-чезе для новичков в Стрэтфорде-на-Эйвоне. Я начал благодарить, но он перебил:

– Вы должны знать, он не победит, он никогда не брал серьезных препятствий, только легкие заборы, я хочу, чтобы он привыкал к большим скачкам, и вы без напряжения должны просто пройти дистанцию. Хорошо?

– Да, – согласился я. – Хорошо. – И он повесил трубку. Не было сказано ни слова о том, ждет ли он или не ждет фокусов с кусками сахара.

Я устал. Весь день я провел в дороге. Я посетил в Девоне красивую вдову Арта Метьюза, снежную королеву. Бесплодная поездка. Она была точно замороженная. Как и раньше. Вдовство так же не прибавило ей теплоты, как и супружеская жизнь. Светловолосая, выхоленная и холодная, она отвечала на мои вопросы с ледяным спокойствием, без любопытства и заинтересованности. Арт погиб четыре месяца назад. Она говорила о нем так, будто едва помнила, как он выглядел. Нет, она не знает, почему Арт постоянно ссорился с Корином. Нет, она не знает, почему Арту пришла мысль покончить с собой. Нет, Арт не говорил о хороших отношениях с мистером Джоном Боллертоном. Да, Арт однажды появился на экране в передаче «Скачки недели». Нет, это не был успех, сказала она, и воспоминание о старой обиде прозвучало в ее голосе. Ар-та выставили в передаче дураком. Арт, чье щепетильное чувство чести и любовь к порядку завоевали ему уважение всех, кто связан со скачками, на экране был представлен как сварливый, ограниченный недоумок. Нет, она не может вспомнить, как шла передача, но она помнит, и даже слишком хорошо, какой эффект она произвела на ее семью и друзей. После передачи все жалели ее, что она выбрала такого мужа.

Я слушал ее и в глубине души жалел бедного покойного Арта за такой выбор.

На следующий день, во вторник, к негодованию Тик-Тока, я снова присвоил «мини-купер». На этот раз я поехал через Челтнем и навестил аккуратное новое бунгало Питера Клуни, свернув с шоссе на узкую извилистую дорогу к деревне среди холмов.

Жена Питера открыла дверь и с напряженной улыбкой пригласила зайти. Она больше не выглядела счастливой, цветущей и довольной. Прямые волосы небрежно заколоты на затылке. В доме чуть ли не холоднее, чем на улице. И на ней порванные меховые тапочки, толстые носки, несколько теплых кофт и перчатки. Без помады на губах и жизни в глазах она едва ли напоминала ту счастливую женщину, дом которой я посетил четыре месяца назад.

– Заходите, – пригласила она, – но боюсь, что Питер будет не скоро. Он поехал на Бирмингемские скачки… возможно, он получит работу как запасной жокей… – Ее голос звучал безнадежно.

– Конечно, получит, – заверил я. – Он хороший жокей.

– Наверное, тренеры так не думают, – в отчаянии возразила она. – С тех пор как он потерял регулярную работу, он участвует самое большее в одной скачке за неделю. Мы не можем жить на это, как можно жить на десять фунтов? Если положение в ближайшее время не изменится, ему придется бросить стипль-чез и поискать что-то другое… Но его интересуют только лошади и скачки… если он не вернется в спорт… для него это будет катастрофа.

Она провела меня в гостиную, которая стала еще более пустой, чем раньше. Разоренной. Исчез купленный в рассрочку телевизор. На его месте стояла детская кровать – картонный ящик на металлической подставке. Я подошел и посмотрел на малыша, маленький сверток под горой одеял. Он спал. Я выразил восхищение, что наконец увидел сына Питера, и лицо матери моментально ожило от удовольствия.