Неруда - [182]

Арагон только что кончил новую книгу стихов, судя по всему, хорошую, и начал другую, с весьма оригинальным названием „Антология Эльзы“ и с предисловием на семидесяти (!) страницах.

Алиса следует за Гаскаром, а Гаскар пишет и пишет, и с каждым днем все лучше.

На несколько дней приехал М. Отеро.

Париж начинает зябнуть от вечных своих испарений, от эксплуатируемого на все лады Монмартра, от бесчисленных собачьих куч и абстрактной живописи, которая все больше уподобляется этим кучам. То есть она, сама того не ведая, становится реалистической.

Читаю, что ты пишешь о выборах, и так и вижу тебя: юноша, тип „nouvelle vague“[179]. Когда я доберусь домой, буду ездить, куда потребуется, но не забывай — мои старые кости иногда уже просят покоя. Возможно, это последняя моя предвыборная кампания. А депутаты будут всегда.

Я рад, что мои карибские стихи нравятся. Скоро на Кубе выйдет книга, это будет нечто вроде рифмованного метеора.

Никогда в жизни я не тратил столько сил на эпистолярный жанр, это — всего лишь слабая попытка выразить тебе благодарность за удовольствие, которое ты доставил мне своим письмом. За твоим письмом нам пришлось идти в муниципалитет и даже предъявлять свидетельство о крещении (никогда не посылай во Францию заказных писем). Идя через Marché de Fleurs[180], мы с Косолапкой с восторгом проглотили две странички, исписанные тобой хоть и не густо, но сочно. Доставь удовольствие себе и нам — у тебя нет больше на свете двух таких читателей, как Матильда и я, искренне тебя любящих».

132. Забытая героиня

С давних пор Неруду занимает судьба одной когда-то знаменитой женщины. В письме, отправленном в январе 1958 года с борта «Италии», неподалеку от Бильбао, он сообщает мне: «Пишу лекции, а также поэму о Мануэлите Саэнс, возлюбленной Боливара. Уже древней старухой она умерла в Пайте. Мы сошли с парохода, чтобы взглянуть на ее могилу. Вот об этом и будет поэма».

Восхищение и уважение, которых достойна эта женщина, звучат в книге «Торжественные песни». Неруда работает над нею уже давно. Поэма «Непогребенная» начинается как путевые заметки: «Путь от Вальпараисо». Корабль пристает к перуанскому берегу: «В Пайте мы спросили / об этой, о Покойной. / Хотелось нам коснуться / земли, хранящей прах. / Никто не знал об этом. / … / Я спрашивал мальчишку, — я спрашивал мужчину, / и старика я спрашивал — / никто из них не знал, / ни где ее жилище, / ни где она погибла, / ни где теперь хоть горстка, / хоть пыль ее костей»[181]. И тогда они спросили у моря. Мануэле «не хватает любимого имени». Они напрасно ее ищут. Поэт хочет «собрать воедино этот отчетливый целостный облик». Он заклинает ее вернуться к жизни, он жаждет воскресить ее лучезарное имя, хотя бы для того, «чтобы имя получил прах любимой нами». И тогда «возлюбленный сквозь сон почувствует призывы». Поэт покидает Пайту, где «прогнили причалы» и свалены «тюки хлопка». «И уже он отчалил, корабль… Надвигается ночь. / И корабль, и берег, / и море, и суша, и песня / уплывают в забвенье».

133. Землетрясение на родине

О землетрясении 1960 года Неруда узнал в Париже, оно опустошило его родной Юг и камня на камне не оставило от Пуэрто-Сааведры. Разгневались вулканы, вступили в спор подземные силы. Море поглотило набережную, и волны захлестывали в окна домов. Рухнули колокольни, упали колокола. Надо было отстраивать заново трепетавшую от ужаса родину. Неруда, находившийся в Европе, посвятил этому все силы. Он ставит поэзию и живопись на службу священному делу — восстановлению каждой стены, двери, поселка. Он просит извещать его обо всем и сам постоянно сообщает новости. 6 августа этого года он пишет мне, жалуясь, что мы разминулись в Европе:

«Мой дорогой Володя,

мне решительно ничего не известно о твоей жизни. О твоей поездке в Европу я узнал уже после того, как ты отбыл обратно. Я вот-вот собираюсь домой, пока же ищу успокоения на берегах Сены. Мы накупили здесь книг и еще — двух попугаев, которые вопят, как обретшие свободу конголезцы. От твоего дома на острове Сен-Луи я не отказываюсь. В конце года собираюсь возвратиться домой через Кубу. Здесь я отдыхаю от разъездов и расстраиваю козни своих издателей. Матильда моет, метет, готовит и время от времени покупает потешные пляжные шляпы. Лето — идеальное время года в Париже. В кинотеатрах — пустые залы, поймать такси не представляет труда, в кафе везде свободные столики, а книжная лавка, где я купил 60 томов Эжена Сю, оставив задаток, закрылась на месяц, так что пока можно не платить. У Кафки я обнаружил Вараса и дона Луиса… Шведка Парры, пожирательница des coeurs des poètes[182], побывала здесь проездом, останавливалась chez nous[183]. Красивое плотоядное животное. Из-за постоянных приступов ревматизма пришлось съездить в Ялту. Вообще, мои кости ноют — ведь сколько тысяч минут прошло с тех пор, как в Паррале образовался мой скелет… Посылаю тебе кое-что из „Песни о подвиге“, карибской книги, которую я кончил на пути сюда. Хорошо, если бы ты отдал это в „Сигло“. 10 сентября мы, вероятно, поедем в Швецию на открытие Недели помощи Чили.

На днях в Париже выйдет роскошное издание моей поэмы (100 экземпляров с иллюстрациями Пикассо, Дали, Тамайо, Миро, Матта, Портинари, Сикейроса, Лэма, Саньярту, Полео и одного испанца, чье имя я запамятовал). Вся выручка предназначается пострадавшим от землетрясения и на восстановление разрушенного. Наберется несколько миллионов!