Нерон и Сенека - [9]

Амур освободил голову Сенеки. Нерон помог Сенеке встать и благодушно закончил:

— «Но мы все исследуем» — как любил говорить мудрец Сократ, которым ты перекормил меня в детстве. И только тогда я расплачусь с тобою… Но придется торопиться, чтобы все успеть к приходу Тигеллина. Ведь нам определять, а ему — исполнять плату… За дело!

Амур церемонно подошел к Сенеке с золотым кубком в руках. И, поклонившись, высыпал из кубка ему на голову множество свитков.

— Это и есть, — усмехнулся Нерон, — твои письма к Луцилию. Точнее, выдержки из них… Я составил из твоих писем краткий итог… как ты учил меня когда-то…

Амур наклонился, поднял с арены свиток. И сунул Сенеке.

— Прогляди… Это твои слова? — спросил Нерон.

Сенека, как обычно, невозмутимо проглядел свиток и бросил его на арену.

— Это мои слова.

— И отлично, — сказал Нерон. — Сейчас ты прочтешь все это вслух. Ну а мои ребята…

И тут Амур вынул из темноты золотую кифару. Наигрывая на кифаре, Амур — какой-то вдруг угловатый, странный — надвигался на Сенеку.

— Что с ним?! — в изумлении воскликнул Нерон. — Неужто?! Да это метаморфоза!.. Свершилась! Сенека, ты узнал? Это он — мой бедный братец Британик, которого я… Смотри, какой худенький, слабенький… с лицом юного бога… Помнишь, как он прелестно пел — мой сводный брат Британик?

И Амур запел.

— Говорят, я был влюблен в него и даже склонил его к греху, — причитал Нерон, лаская Амура. — Все сплетни! Он опять с нами — Британик живой! Британик! Британик! — звал Нерон.

— Неро-он! Нерон! — отвечал Амур.

И оба они смеялись.

И, радуясь встрече братьев и тоже смеясь, Венера пошла по арене к Сенеке, вся какая-то новая — величественная, недоступная.

— О боги! И с ней — метаморфоза!.. Ты узнал ее, Сенека? Это целомудренное тело? Вспомнил?.. Как она была чиста! И не потому, что неопытна, а потому, что волей победила свои греховные женские наклонности. Ну?! Ну, это же моя жена! Моя бедная Октавия! Ты сам говорил, что она вылитая богиня Веста! Бедная Октавия, я ведь ее… тоже… Октавия! — кричал Нерон. — Октавия! Ты опять с нами!

И вдруг Венера расхохоталась. И разом ее походка изменилась, и бедра начали гулять. Она теснила Сенеку в греховном танце.

— Нет, это уже не Веста! — вопил Нерон. — Это метаморфоза!.. Смотри, праведник, я провожу линию вдоль ее спелой груди… живота… стройных полноватых ног… Получилась волна! Та самая сладострастная волна, из которой она родилась! Да, это — Венера, полная желания. Это она — моя мама! Ты сам всегда сравнивал маму с Венерой. Я сразу это вспомнил, когда увидел маму нагую со вспоротым животом… Сенека, к нам пришла мама! Мамуля, которую я тоже… Мама! Мамочка! Да, да, они все с нами, Сенека!.. Как прежде.

Из подземелья раздались крики.

— Ну конечно… Мы забыли об этих…

Нерон поволок Сенеку в центр арены. И наклонил его голову к решетке.

В подземелье веселье достигло апогея. Дым благовоний смешивался с копотью масляных ламп, блестели нагие, умащенные тела. Люди валялись на мраморном полу, отяжелев от вина, храпели на ложах, занимались любовью — все это в гоготе, в пьяных криках, стонах…

— Эти лежат на шлюхах, жрут, пьют и орут, — зашептал Нерон. — Эти и есть толпа… точнее, великий римский народ, который нас с тобой окружал все эти годы. Теперь, по-моему, собрались все. Можно начинать. Ну естественно, роль Нерона буду играть я… Что ты уставился?

— Я не понимаю, Цезарь, — сказал Сенека.

Нерон усмехнулся:

— Помнишь, ты рассказывал мне в детстве историю, как умирал великий цезарь Август? Он собрал друзей, поправил прическу, старая кокетка, и спросил: «Как я сыграл комедию жизни? Если хорошо, похлопайте на прощание. И проводите меня туда аплодисментами…» Так и мы с тобой сейчас… в ожидании Тигеллина… сыграем комедию нашей жизни… Это нужно тебе, чтобы уйти, и мне, чтобы с тобой сполна рассчитаться. И быть может, проводить тебя туда аплодисментами. Да здравствует театр! Понятно, роль Сенеки будешь играть ты. Для этого я дал тебе твои письма…

— Кто же отважится сказать, хорошо ли мы сыграли комедию жизни? — спросил Сенека.

Нерон подошел к огромной золотой бочке.

За длинные седые волосы он вытянул из бочки человека.

Лицо старика с печальными глазами смотрело на Сенеку в свете факелов.

— Судья в бочке, — усмехнулся Нерон. — Бочку прислал мне с письмом префект Ахайи для завтрашнего, прости, уже сегодняшнего представления. Он пишет, будто этой бочке четыре сотни лет и она всегда стояла на торговой площади Коринфа. Уверяет, что в этой бочке когда-то жил сам Диоген… И с тех пор уже четыреста лет она не пустует: в ней всегда обитает какой-нибудь мудрец… О мудрости вот этого старца ходят легенды. Как тебя зовут? — спросил Нерон старика в бочке.

— Отойди, пожалуйста, ты заслоняешь мне солнце, — ответил старик.

— Но это сказал не ты. Тот, кто произнес это, звался Диогеном, — усмехнулся Нерон.

— Так было, брат, — ответил старик.

— Меня следует называть Великий цезарь, — сказал Нерон, легонько ударив его бичом. — А как зовут тебя?..

— Диоген, — ответил старик.

— Перестань паясничать! Как зовут тебя?! — закричал Нерон, избивая старика бичом.

— Я боюсь, ты убьешь его, Цезарь. И все оттого, что плохо освоил мои уроки. Ты забыл, что было много Диогенов. Тот, который первым поселился в этой бочке, видимо, именовался Диоген Синопский. Во всяком случае, я вижу буквы на бочке. Те, кто наносил позолоту на бочку, пощадили эту старую надпись: «Превыше всего — ни в чем и ни в ком не нуждаться». Я когда-то рассказывал тебе, — продолжал Сенека спокойным, ровным голосом учителя, — у Диогена Синопского не было ничего, кроме плаща, палки и мешочка для хлеба…