Нерон. Царство антихриста - [18]

С самим императором на форуме граждане обошлись недружелюбно: под злобные выкрики толпа окружила его плотным кольцом, не желая выпускать. Его освободили телохранители, с трудом пробившись через скопление народа. Он затравленно озирался и дрожал всем телом.

— Как человек, он выжил, как император — нет, — сказал мне Сенека вполголоса и громко, чтобы его слышали все, добавил: — Боги всегда предупреждают людей о том, что они готовят. Но кто обращает внимание на эти предупреждения?

Сенека слышал, как на форуме скандировали имя Нерона, приветствуя его и призывая освободить великий город от жалкого хромого старикашки. Сын Агриппины должен прийти и озарить империю своей молодостью, талантом и красотой.

Неужели кто-то верил, что эти крики на форуме были случайными? Ведь малейшее движение толпы в Риме, любой голос на форуме, любое голосование в сенате за какого-нибудь квестора или консула имело свою цену и было оплачено заранее. И если Нерону рукоплескали, а Клавдия оскорбляли, значит, Агриппина или ее прислужники — Паллас, возможно даже сам Сенека, чего я не могу исключать, или Бурр, новый командующий когортами, ставший префектом преторианцев, судьей и приближенным Агриппины, — раздавали черни динарии и сестерции.

Иными словами, Рим был готов к тому, чтобы принять смерть Клавдия и воцарение Нерона. И Агриппина вроде бы могла больше не скрывать своих намерений. Однако ей еще было необходимо убедиться, что легионы, расквартированные в провинциях, не взбунтуются и поддержат нового императора.

Чтобы выяснить это, нужны были еще несколько месяцев: репутация Нерона должна укрепиться, а его мужественность — получить подтверждение.

Агриппина отнюдь не старалась скрыть от сына чувственную сторону жизни. По ночам она впускала в его спальню опытных женщин и юных жриц любви, чьи тела, упругие и свежие, как фрукты, сорванные с дерева чуть раньше, чем нужно, можно купить за несколько сотен сестерциев.

В веренице этих ночных посетителей попадались и мальчики-подростки, чей фаллос был запечатан надетым на него кольцом — таких оберегали до поры от любого контакта с мужчиной или женщиной. Агриппина сама отправлялась в квартал Велабр на поиски добычи, чтобы ее сын знал все, что можно делать с человеческим телом. В этот мир его ввела она. Она приходила в его спальню и участвовала в играх, как самая опытная из бывавших там женщин, отчего ее власть над сыном только возрастала.

Нерон был для нее лишь марионеткой, подобно тем, которых греческие кукольники заставляют плясать на сцене маленьких бродячих театров, что останавливаются возле форума и собирают толпы зрителей. Когда смотришь представление — африканец борется со львом, галл побеждает римлянина, боги спускаются с Олимпа, — то кажется, будто человечки из разноцветных тряпок, с головой из обожженной глины действуют сами. На самом деле за них все делают согнувшиеся в три погибели, спрятанные за занавеской кукольники. И это известно всем, даже маленьким детям.

Так кто же мог поверить в то, что Агриппина не пряталась за перегородкой, чтобы подталкивать Нерона, править от его имени? Достаточно было посмотреть, как она въезжала на колеснице в Капитолий, — честь и привилегия, на которую имели право только жрецы и коронованные особы, — чтобы оценить размах ее притязаний. Да разве сама она не объявляла во весь голос, бросая вызов всем, кто находился в большом зале дворца, где она собирала городских магистратов, что с основания города она — первая римлянка, дочь, сестра и жена императора, а также мать одного из властителей мира?

В этом списке Агриппина называла Германика, Калигулу, Клавдия и Нерона, не стесняясь провозглашать последнего властителем, хотя Клавдий еще сидел на троне.

У кого достало бы сил спутать ее планы? Ведь Нерон, в одеждах, расшитых золотом, увенчанный лавровым венком, уже разъезжал по великому городу, с пышностью, какую могут себе позволить лишь выигравшие войну полководцы да императоры.

11

Казалось, что весь Рим был у ног Агриппины. Я слышал, как чернь выкрикивает имя ее сына, когда он, стоя в колеснице, запряженной четверкой, выпятив грудь и натянув поводья, мчится галопом и песок бьет фонтанами из-под копыт.

Его приветствовали и на виллах Авентина и Эсквилина, но это уже не были бедняки, мечтавшие о краюхе хлеба и бутылке вина или о горсти динариев за рвение, с которым они приветствовали его, сидя на скамьях амфитеатра.

Там, в богатых залах, украшенных статуями и настенной росписью, за столами, ломящимися под тяжестью фруктов, паштетов, мяса, сладостей и освещенными факелами, пламя которых играло в хрустале кувшинов с лучшими винами Италии, Испании, Галлии и даже Греции, теснились самые богатые и могущественные, самые образованные и утонченные граждане Рима: сенаторы, адвокаты, трибуны, поэты. Одни состязались в искусстве с Вергилием, Овидием, Цицероном и даже с Гомером и Фукидидом. По большей части это были выпускники греческой школы на Родосе. Другие были начинающими писателями, как, например, Петроний, Лукан или Марциал. Они оказались за роскошным столом благодаря таланту или протекции родственников и земляков из Испании и Галлии. У этих людей были гибкий ум, меткий глаз и язык острее бритвы. Провести их было невозможно. Они знали, что деньги — это кровь Рима, и чем их больше, тем с большим основанием ты считаешься гражданином этого города, тем больше у тебя свободы. И тогда ты можешь взять на службу десятки рабов, мальчиков и жриц любви, чтобы не скучать ночью.