Нерон. Царство антихриста - [17]

Я собирался поделиться с Сенекой чувствами, которые вызывали во мне эти сцены, но он не захотел меня слушать. Как и прочие, учитель не мог забыть, что находился на службе у того, кого люди и боги назначили старшим сыном императора и, если воля Агриппины исполнится, его преемником.

Покидая позже императорский дворец, Сенека заметил мне, что выбранное имя, родовые связи способны перевернуть жизнь человека. И если такой человек прорвется однажды к власти, империя и все народы, внутри и вовне ее границ, содрогнутся.

— Мудрость, Серений, заключается в том, чтобы понять и принять то, чего хотят люди и боги.

Но больше всего меня удивляли и пугали неистовая решимость и амбиции Агриппины.

Когда я видел, что она приближается к Британику, которому едва сравнялось восемь лет, то опасался, что она в своем стремлении устранить все препятствия с пути Нерона покончит с родным сыном Клавдия прямо на наших глазах. Но она довольствовалась тем, что оскорбляла и унижала его, стараясь отдалить мальчика от тех, кто верил в него, надеясь однажды восстать вместе с ним против Нерона и его матери. Но как могли они надеяться на что-то, если Агриппина каждую ночь отдавала свое чувственное тело императору, старому дядюшке, хромому заике, воображавшему, что он продолжает править империей, тогда как жена потихоньку забирала в свои руки все нити власти, расчищая своему сыну путь на самый верх?

Она убедила Клавдия и сенат позволить Нерону носить мужскую тогу, хотя он не достиг еще положенного возраста.

Стоя в первом ряду на этой церемонии, я наблюдал за Британиком, не сводившим с Нерона слегка затуманенного взгляда своих больших глаз. Будучи усыновлен императором, его старший брат мог теперь снять свои прежние одежды и надеть на вышитую красным тунику тогу белого цвета, которую имели право носить лишь взрослые мужчины. А Британик еще больше замыкался в своем детском одиночестве.

Агриппина нашептала Клавдию, что следовало бы прогнать наставников Британика, поскольку они не давали братьям сдружиться по-настоящему, а это представляло опасность для государства.

Однажды я услыхал, как Британик своим тоненьким голоском приветствовал старшего брата, назвав его прежним именем — Луций Домиций Агенобарб. Лица Нерона и Агриппины исказились гримасой, подчеркнувшей их необыкновенное сходство.

— Нерон — старший сын императора! — вскричала Агриппина. — Тот, кто забывает это, совершает кощунство!

Бросив этот вызов и дав понять, что он не приемлет усыновление Луция Домиция своим отцом, Британик, будто спасаясь бегством, быстро ретировался, сопровождаемый своими воспитателями, которые вскоре были изгнаны из Рима и умерщвлены. Приговор им вынес сам император, повторив, как плохой актер, последнюю фразу, которую ему вдолбили.

В сенате я слышал, как Нерон благодарил Клавдия за то, что тот выбрал его в сыновья. Император радовался как ребенок, даже не взглянув на Британика, никому не нужного, всеми забытого ребенка, у которого не было будущего. Тем временем Нерон, искусный оратор, достойный ученик Сенеки, продолжал вплетать в свою речь все новые славословия тому, кто стал его отцом.

Сидя рядом с Клавдием, Агриппина сияла. Она была Августой, заставившей всех и каждого склониться перед ней, уверенной в своем могуществе. Она изгнала из командования преторианскими когортами всех, кого подозревала в верности Мессалине и кто мог встать на сторону Британика. На их место она назначила Бурра Афрания, уроженца Нарбоннской Галлии, потерявшего руку в сражениях с фракийцами; он знал, что своим внезапным продвижением по службе обязан Агриппине.

Она торжествовала: сенат дал Нерону чин консула и провозгласил его принцем Молодости. В четырнадцать лет он получил возможность вершить правосудие и править Римом.

Каждый день Агриппина устраивала какие-нибудь действа с участием Нерона, добиваясь, чтобы в глазах всех — плебеев и патрициев, сенаторов и трибунов — он представал будущим хозяином империи. Даже мне он казался достойной кандидатурой. Он был настойчив, умен, хорош собой, так же искусен в риторике, как и в искусстве управлять колесницей или верховой езде. На этом фоне невзрачная фигура его младшего брата совершенно терялась, Британик казался заранее побежденным. Он проигрывал Нерону во всех публичных играх, к которым их принуждала Агриппина, уверенная в триумфе родного сына, который будет замечен всеми.

Нерон принимал участие в зрелищах, раздавал простым гражданам еду и вино, а преторианцам — деньги. Необходимые для этого средства его мать черпала из наследства, оставленного ей первым мужем Пассиеном Криспом, которого она отравила.

Среди писателей и риторов, которых Сенека часто собирал у себя дома и потчевал вином из своих знаменитых виноградников, пошли слухи, что подобный конец уготован и Клавдию, и ждать осталось недолго. Дурные предзнаменования уже якобы сулили наступление смутных времен. Вроде бы на Капитолий садились птицы, у которых нехорошая слава. Несколько раз земля содрогнулась так сильно, что пяти-и шестиэтажные дома рухнули, похоронив жильцов под развалинами. Несмотря на массовую раздачу зерна, задуманную Агриппиной и осуществленную Нероном, простой люд голодал. Поговаривали, что в городе осталось запасов продовольствия не более чем на две недели. Были все основания ждать бунтов и погромов.