Неразменный рубль - [3]

.

Ничего больше не оставалось, как сидеть на пляже с загадочным и невозмутимым лицом, делая вид, что тебе ни до кого нет дела.

И вот вчера ему наконец повезло: в стороне от поселкового пляжа, на камнях, он познакомился с ребятами из «Айвазовского», вместе с которыми таскал из моря рапаны и мидии. Плавал Латышев как дельфин и нырнуть мог глубже многих, даже без ласт. Не было ничего удивительного в том, что вечером его позвали на костер, жарить набранные мидии. Там-то Латышев и положил глаз на девчонку по имени Кристина (куда уж до нее Наташке, даже смешно, честное слово!), и она тоже не скрывала своего к Латышеву интереса. Вообще-то он умел нравиться девчонкам.

Сегодня ловили крабов (на этот раз он был в маске и ластах), а вечером собирались на сейшен — у одного из ребят отца срочно вызвали на работу, а мать поехала провожать его в Симферополь, так что номер был свободен до утра.

— Фи, это что, какая-то местная бормотуха? — поморщившись, спросила Кристина, когда Латышев выставил на стол портвейн.

— Дура, это «Массандра», на экспорт идет, — пояснил ей Виталик. — В Москве такого вообще не достать.

Латышев еле заметно усмехнулся: зачем Виталику разбираться в «Массандре»? Ему из-под полы ею не торговать, ему папа денег сколько надо отстегнет. Экспортная «Массандра» подороже «Наполеона» может стоить, а это так, в магазине куплена… В прошлом году в Геленджике Латышев сам клеил «экспортные» этикетки на бутылки с магазинной «Массандрой».

В двухкомнатный номер набилось человек двадцать, на столике возле холодильника не умещались бутылки и пивные банки. Икры и крабов, конечно, не было, но колбаску покрошили сырокопченую, и кореечку свиную нарезали, и балычок осетровый — правда, холодного копчения.

— Москву вашу скоро переименуют, слыхали? — спросил Латышев, хлебнув «Жигулевского» из банки.

— Как это «переименуют»? — вытаращилась на него Кристина. — С ума сошел?

— Серьезно, — усмехнулся Латышев. — В Константинополь.

— Не, не может быть, — скептически покачал головой Виталик.

— Почему именно в Константинополь? — Кристина сделала умное лицо.

— Как почему? Третий Рим. А чтобы отличать ее от настоящего Константинополя, добавят «Усть»[3].

Виталик заржал и, отсмеявшись, побежал рассказывать новый анекдот в соседнюю комнату, где играл магнитофон.

— Дай пивка хлебнуть, — попросила Кристина и потянулась к банке «Хейнекен».

— Может, тебе еще жвачки дать пожевать? — Латышев отодвинул банку в сторону. — Пойдем лучше покурим.

— У тебя есть?

— «Мальборо», но совковое, — Латышев не сомневался, что эта девочка отличит настоящие «Мальборо» от подделки.

Перед выходом на лоджию он допил «Жигулевское» и, смяв банку в руке, кинул ее в мусорку, стоявшую под столом.

— Зачем смял? Мы их уборщице отдаем, у нее сын собирает, — Кристина засмеялась нежным, переливчатым смехом. Совсем не злым, но смех этот задел больней прямого оскорбления, и Латышев похолодел: быть сыном посудомойки ничуть не лучше, чем сыном уборщицы.

— Я их тоже собираю, — с вызовом ответил он Кристине. — Но «Хейнекен» у меня уже есть.

В «Айвазовском» было не так отвратительно душно, как в поселке: снизу на лоджию поднимались пряные запахи моря и южной зелени, а не выхлопных газов и оплавленного за день асфальта. И все равно: и пахло тут не так, как в Геленджике, и цикады не скрипели, и земля под ногами была другая, и в горах росли совсем не те деревья.

— Смотри, на горе огонек горит, — Кристина показала на спину каменного медведя, выступавшую из-за мыса.

— Это кто-то богиню Деву вызывает, — раздался голос от балконной двери, и Латышев поморщился — он рассчитывал побыть с Кристиной вдвоем.

Та оглянулась.

— Какую богиню Деву?

— На горе раньше было святилище главной таврской богини. — У перил остановился парнишка в сером отглаженном костюме. — Никто не знает, как ее называли тавры, а греки называли ее Парфенос, то есть просто «девушка». Кстати, и Фрунзенское до войны Партенитом называлось. По представлениям тавров, Дева была богиней-матерью, что-то вроде Кали или Астарты, но греки почитали ее как Ифигению, жрицу Артемиды.

Латышев посмотрел на парня сверху вниз. Интересно, почему он без очков? Обычно так мудрено изъясняются очкарики. Впрочем, человек со стрелками на брюках ничем не хуже очкарика.

— А зачем ее вызывают? — спросила Кристина.

— А зачем вызывают Пиковую даму или Кровавую Мэри? — парнишка обезоруживающе улыбнулся и взглянул на Кристину. — Только богиню Деву вызывать интересней. Нужна кровавая жертва, разожженные костры, каменный алтарь. Если Дева явится на зов, то исполнит любое желание.

— Здорово! — Кристина всплеснула руками. — Завтра пойдем и попробуем!

— Делать нечего? — Латышев смерил ее взглядом.

— Может, ты боишься? — рассмеялась она.

— А чего, собственно, бояться? Волков или медведей? — он усмехнулся.

— Здесь нет ни волков, ни медведей, ни даже сколько-нибудь опасных змей, — с умным видом сказал парнишка в костюме. — Но подниматься на гору ночью рискованно. А кроме того, подступы к святилищу охраняют духи древних тавров. Между прочим, они украшали его черепами чужеземцев.

— О-о-о! — протянула Кристина. — Саня, признайся, ты боишься духов древних тавров!