Непутевая - [3]

В зале ожидания перед посадкой Джинни пристально вглядывалась в лица пассажиров, стараясь угадать: с кем свела ее судьба? Она никогда не понимала, по какому принципу фортуна выбирает самолеты, которым суждено попасть в аварию: потому ли, что в них летят настоящие негодяи, или потому, что те, кому еще предстоит выполнить на этой земле свою миссию, остались внизу? Так или иначе, она внимательно разглядывала своих товарищей по глупости, выискивая откровенно мерзких типов, и, к своему облегчению, увидела трех малышей.

Пассажиры этого летающего серебристого гроба тоже следят за ней, подумала Джинни, встретившись взглядом с решительного вида дамой в безвкусном платье. Она смотрела на Джинни так пристально, что не было никаких сомнений: она догадалась, что Джинни уже порвала все узы, связывающие ее с нормальной жизнью. Кто из участниц ассамблеи домохозяек, с шумом рассевшихся по своим местам, потребует парашют, чтобы спуститься прямо в торговый центр Нью-Джерси? В чьей хозяйственной сумке лежит бомба, завернутая в невинную обертку от подарочного набора или спрятанная в коробку из-под соуса к спагетти? Джинни частенько думала, что ей следовало бы самой протащить на борт бомбу, потому что вероятность того, что в самолете найдется еще одна такая психопатка, очень мала.

Джинни подозревала, что они все следят друг за другом, как домохозяйки в очереди у мясного прилавка в супермаркете.

Что ж, по крайней мере, до сих пор она благополучно летала в самолетах, напомнила себе Джинни. Не то что мать, которая из страха умереть среди чужих («Это так вульгарно, Джинни!») за последние несколько лет почти не выходила из дома. Что чувствует она теперь, истекая кровью, как перезрелый помидор, среди чужих людей в больнице? «Нарушение кровообращения» — так назвала ее болезнь миссис Янси в своем письме, приглашая Джинни побыть с матерью, пока она съездит к Земле обетованной. «Ничего серьезного», — уверяла она в письме. Мать считала, что скоро выйдет из больницы. Но если это так, почему она вообще легла туда — с ее-то ненавистью к подобным местам? И почему, прекрасно зная, что в последние годы Джинни и мать относились друг к другу не лучше, чем Моисей и фараон, она просит Джинни приехать?

Прежде чем совсем отказаться от полетов, мать регулярно совершала деловые поездки. Майор рассуждал так: если они будут летать на разных самолетах, то в случае гибели одного другой останется на земле и продолжит семейные дела.

— Ты не боишься, что один из твоих чемоданов улетит в Де Мойн? — спросила как-то под вечер Джинни, провожая мать в аэропорт, чтобы успеть на рейс, которым всегда летал майор. Они ехали в огромном черном «мерседесе». Мать очень любила этот автомобиль, и Джинни подозревала, что она «тренируется»: он напоминает ей катафалк.

— Не спрашивай меня. Спроси отца. — Мать закрыла глаза в предвкушении аварии от того, что Джинни заговорила при таком скоплении машин. Мать всегда говорила эти слова, если предмет разговора казался ей не стоящим внимания, и даже когда отец умер, она не изменила своей привычке.

— Сама не знаю, зачем мне все это нужно, — пробормотала она. — Мне будет незачем жить, если папин самолет разобьется.

— Ты бросишься в погребальный костер, — не удержалась Джинни. — Как безутешная вдова. — Ей совсем не хотелось издеваться над матерью, но казалось несправедливым, что она должна во всем потакать ей только за то, что та стирала ее грязные пеленки и вообще живет вместе с ней уже 18 лет. В конце концов, должна же быть свобода личности!

— Да, наверное, — вздохнула мать. — И не думаю, что это такой уж плохой обычай.

— Еще бы, — фыркнула Джинни. — Тебе не надоело, мама?

— Надоело?! — Мать сделала ногой движение, словно тянется к тормозу.

— Пожалуйста, мама, я очень осторожна за рулем! Неужели в твоей жизни нет ничего более важного, чем мертвые предки?

— Меня действительно не все в этой жизни устраивает. Но, по-моему, это совершенно нормально.

— Но если единственное, что тебя интересует, — это огромная семья на небесах, почему ты к ним не присоединишься? Что удерживает тебя здесь?

Мать внимательно посмотрела на дочь и искренне призналась:

— Это свойство характера. Разве имеет значение, чего я хочу? — Как поняла Джинни из ее дальнейшего объяснения, человеческая душа — это зеленый помидор, который должен созреть под солнцем земных страданий, прежде чем боги соблаговолят сорвать его и использовать для своих целей. Для восемнадцатилетней девушки в этих рассуждениях было мало смысла.

Через несколько лет мать очень удивила Джинни своей просьбой: «Обещай, дочка, что избавишь меня от мучений, если я заболею и стану умирать медленной смертью». От неожиданности Джинни не нашла что ответить. Конечно, в каштановых волосах появились седые прядки, а в уголках глаз — морщинки, но мать выглядела по-прежнему молодой и подтянутой. С бессердечием молодости Джинни в конце концов рассмеялась: «Успокойся, мама! Несколько лет у тебя еще есть!»

— После тридцати все клонится к закату, — печально проговорила мать. — Все постепенно умирает.

Да, одиннадцать лет назад мать не была в восторге от этой жизни. Интересно, думала Джинни, не отрывая глаз от неоновых букв, как она относится к ней теперь?