Непутевая - [21]

«И отвратительный сукин сын, — чуть не вырвалось у Джинни. — А впрочем, нельзя быть жестокой. Он уже не опасен. Если вообще был когда-то опасен». Она вздохнула: незачем травить себе душу. Она сама виновата во всем, что случилось…

Медсестра вылетела в дверь, как белое накрахмаленное облако, и до Джинни снова донеслось: «Мне надо вывести на поле троих свежих! Прямо сейчас! Ни больше ни меньше…»

На столе лежали журналы. Джинни медленно перебирала их и улыбнулась, когда увидела двадцать второй том энциклопедии: ее неугомонная мать прочитала за последние девять лет все предыдущие тома. Сколько же всяких полезных и бесполезных сведений у нее в голове? Рядом лежал большой, наполненный лекарствами шприц.

Джинни осторожно выдвинула ящик тумбочки, вспомнив об обещании, данном матери несколько лет назад: там спрятаны таблетки или бутылочка со смертельным ядом. Однако кроме старого потрепанного молитвенника в нем ничего не было. Значит, это не яд, решила Джинни, оглядываясь, но ничего подозрительного не увидела — только мебель, чистые стены и безупречно белые простыни. Откуда эти жуткие мысли? У матери просто неладно с кровью; миссис Ягси говорила, что это не в первый раз. Конечно, вид у нее кошмарный, но это еще не значит, что она умирает. Мать не настолько стара, что быть смертельно больной.

— Извините, — оттолкнула Джинни влетевшая в палату сестра. Она схватила шприц, всадила его в бедро миссис Бэбкок и повернулась к Джинни:

— Идите домой. Миссис Бэбкок проспит до утра.

— Я только что пришла, — возразила Джинни, — и даже не поздоровалась с ней.

— Ничем не могу помочь.

— Что это все-таки за болезнь?

— Вы еще не разговаривали с доктором?

— С доктором Тайлером?

Это был врач, несколько десятилетий лечивший всю их семью. Он, кстати, принимал и саму Джинни.

— Тайлер уехал.

Доктор Тайлер уехал? Не может быть! Неужели он бросил их семью, когда они так нуждаются в помощи? Невероятно…

— Кто ее лечит?

— Фогель. Новый гематолог. Я не имею права обсуждать болезни пациентов. Поговорите с ним.

— Почему? Вы ведь кое-что в этом смыслите?

Сестра презрительно оглядела деревенское пестрое платье, фыркнула и умчалась, как разгневанный марафонец.

Миссис Бэбкок услышала, как хлопнула дверь, но не шелохнулась, решив обмануть мисс Старгилл, чтобы не заниматься проклятой трудотерапией. Хотя в последнее время она значительно продвинулась вперед, у нее не хватало духу решительно сказать молоденькой медсестре, что она предпочитает в одиночестве зализывать свои раны, — как кошка. Эти девочки думают, что поступают правильно, подбадривая больных, заряжая их своей энергией, болтая о своих школьных делах и личных переживаниях. Они ошибаются. Но какая мать стала бы их разочаровывать? Да, эти девочки в полосатых фартучках совсем не похожи на Джинни, какой та была в их возрасте. Именно это и нравилось миссис Бэбкок. Поэтому она дважды в неделю притворялась, что ей нравится вышивать. Девочки составляли ей компанию, а Джинни всегда была слишком скрытной. Конечно, ей было что скрывать. Когда же она упустила свою дочь? Миссис Бэбкок слушала болтовню волонтерок, вертела пяльцы и думала о Джинни. А может, переступая порог родного дома, эти веселые девочки тоже становятся мрачными и дерзкими?

Джинни всегда была трудным ребенком. На Карла и Джима, когда они были маленькими, достаточно было сердито посмотреть — и они уже просили прощения. А вот Джинни… та просто отворачивалась и молчала. Мальчики были предсказуемы. Карл дослужился в Германии до капитана, был, как Уэсли, дисциплинирован и умен. Джиму приходилось заставлять себя работать, чтобы приобщиться к реальной жизни. Сейчас он рубит в Калифорнии сандаловые деревья. Однако без дивидендных чеков, которые оставил отец, ему пришлось бы нелегко. Самой трудной была Джинни, ее средний ребенок. Никто не знал, как подойти к ней, в чью роль она вжилась в эту минуту. Джим тоже иногда заявлял, что совсем не в восторге от буржуев-родителей, но то, что делала Джинни, переходило все границы. Родители никогда не могли угадать, кем их считает сегодня дочь: отъявленными негодяями или благородными людьми.

Единственное, в чем дети были заодно, — в требовании к родителям не меняться. Сами они следовали то одной, то другой моде, меняли прически, исповедовали новые идеологии, но родителям это было запрещено, потому что дети подсознательно нуждались в чем-то стабильном, надежном, во что можно было уткнуться головой. «Мама, — запищали бы все трое, выскажи она мысль, которой от нее не ждали, — ты непоследовательна!» Им и в голову не приходило, что больше двух минут подряд они сами последовательными не бывают.

Наверное, мисс Старгилл все еще здесь, притаилась в палате и ждет со своими пяльцами. Ну нет! Миссис Бэбкок себя не выдаст, не приоткроет глаза! Какое ребячество! Как в детстве, когда не хочешь вставать в воскресенье утром. Пора выбираться отсюда, а то совсем впадешь в детство!

Миссис Бэбкок почувствовала, что кто-то сидит на ее кровати. Она осторожно приоткрыла один глаз. Это явно не мисс Старгилл. Во-первых, она не способна так долго сидеть неподвижно, а во-вторых, этот «кто-то» не в белом халате. Похоже на Джинни. Может быть, это сон? Или галлюцинация? Она ведь столько думает о дочери. Миссис Бэбкок широко раскрыла глаза. Да, это Джинни. Усталая, несчастная с виду Джинни, в пестром деревенском платье с низким вырезом и кружевами на лифе. Какую роль она играет на этот раз? А волосы? Что она с ними сделала? От природы вьющиеся, коротко стриженные волосы торчали во все стороны, как у негритянки, зажавшей в руках неизолированный провод. Эти кудряшки так нежно обрамляли ее румяное личико в детстве! Джинни потратила не меньше трех лет, стараясь выпрямить их огромными, как рулон туалетной бумаги, розовыми бигуди. Отец подразнивал ее, утверждая, что из-за этих кудряшек у нее в голове словно проделаны дырки. В модных журналах ее теперешнюю прическу называют «свободным стилем». Выглядит ужасно, но не хуже, чем те прически, с которыми она щеголяла последние двенадцать лет: нелепый хвост, когда стала чиэрлидером в школе; высоченный начес, когда шлялась с противным мальчишкой Клойдом, — начес делал ее голову вдвое больше, и требовалось минут тридцать, чтобы избавиться от него перед сном; строгий пучок, когда она приезжала на каникулы из университета; коса с лентой, когда притащила в дом ту несчастную девочку Холзер и пикетировала завод Уэсли. Честное слово, если бы Джинни слушалась мать, она выглядела бы куда приличней.