Непростые условия - [42]

— Об этом можно не говорить, — улыбнулась в ответ Корина, — у меня и в мыслях не было ничего подобного. Да я и не смогла бы лгать вам: разве вы не знаете, что в вас есть нечто такое, что поневоле располагает к искренности?

Кэллаген промолчал.

«Еще пара минут, — подумал он, — и она начнет незаметно внушать мне мысль, что я единственный человек в мире, которому можно довериться. И черт меня побери, если она не сумеет подать все так, что я начну верить в это. Патриция была права: Корина обойдет на скачках всех конкурентов».

— То, что я собираюсь сообщить вам, — продолжала Корина, — разумеется, не подлежит огласке. Я хочу попросить вас об одной услуге. Может быть, это будет просто, а может быть — нет. Я знаю, что это в ваших силах. У меня нет сомнений в ваших способностях, поэтому с самого начала я оговорю самую высокую ставку для оплаты ваших услуг, согласны?

— Благодарю вас. Разумеется, я согласен, — улыбнулся Кэллаген, — конечно, при условии, что я смогу выполнить эту работу.

— Тогда перейдем к делу. Вам известно, что в тот самый вечер, когда мой отчим попытался дозвониться в вашу контору, у нас произошел инцидент, — голос Корины был четок и спокоен. — Полковник Стенхарст был при жизни достаточно старомодным и, не побоюсь этого выражения, весьма ограниченным человеком. В его представлении Виола и я были, вероятно, чем-то вроде двух искательниц приключений, склонных проводить все свое время в обществе сомнительных людей. Вы слышали об этом?

— В самых общих чертах, — сказал Кэллаген.

— Надо сказать, мой отчим вел себя не самым достойным образом. Например, он угрожал установить наблюдение за Виолой и за мной. После обеда, когда он поднялся в свой кабинет, я случайно оказалась в холле и услышала, как кто-то поднял трубку параллельного аппарата. Я догадалась, что это отчим, выполняя свою угрозу, звонит в детективное агентство. — При этих словах она одарила Кэллагена обворожительной улыбкой. — Он действительно пытался связаться с вами.

— Почему вы так решили? — осведомился Кэллаген.

Она одарила его еще одной улыбкой.

— Признаюсь, что какой-то бес толкнул меня поднять трубку и подслушать. Таким образом я услышала разговор полковника с вашим ассистентом. Особенно меня заинтересовало то, что отчим говорил о каком-то письме…

— Эти слова пробудили ваше любопытство?

Корина кивнула. Она встала, взяла со стола пустые бокалы и направилась к стойке. Ее движения были легкими и грациозными. Минуту спустя она вернулась.

— Я взяла себе двойной мартини, а вам повторила двойное виски с содовой, — сказала она. — Давайте выпьем за мое предложение отбросить официальность, называйте меня просто Кориной. С вашего позволения я тоже буду звать вас по имени. Такое обращение создает впечатление длительного знакомства и облегчает разговор.

— Вполне согласен с вами, Корина. Меня зовут Слим.

— Прекрасное имя, — заметила она, — звучит очень мило. Итак, Слим, на чем я остановилась? Ах да, на письме. Услышав о нем, я была чрезвычайно, заинтригована. Почту в наш дом обычно доставляют во второй половине дня и разносят по комнатам, поэтому каждый имеет возможность просмотреть свою корреспонденцию, пока переодевается к обеду. Но в этот день почтальон опоздал, и Саллинс, наш дворецкий, оставил письма на столике в холле. Отчим, по-видимому, успел взять письмо, когда шел к себе, во всяком случае на столике я его не видела. Услышав о письме, я, естественно, связала его с ссорой за обедом и угрозами установить наблюдение за Виолой и мной. Вы меня понимаете, дорогой Слим?

— Да, да, — кивнул Кэллаген, невольно вновь восхищаясь ее умом и предусмотрительностью.

«Она сообщает мне ровно столько фактов, сколько необходимо, чтобы я верил ей в дальнейшем»,— сказал он себе.

— Меня возмутило намерение Жерваза обсуждать с кем бы то ни было личные дела, и я решила, что должна узнать содержание письма, так как допускала, что в нем может содержаться нечто такое, о чем Виоле и мне следует знать.

Ее голос стал мягче и нежнее.

— Ради того, чтобы спасти Виолу, я готова на все, решительно на все, — произнесла Корина и замолчала.

— Продолжайте же, — сказал Кэллаген, — ваша история необычайно интересна.

— Первое, что мне необходимо было сделать, — помешать отчиму говорить с вами по телефону. Пришлось перерезать телефонные провода, — Корина улыбнулась виновато и вместе с тем лукаво, как ребенок, уверенный, что ему все простят, и продолжала:

— Только после этого я почувствовала себя в относительной безопасности и могла подумать о том, что еще нужно предпринять.

— Не сомневаюсь, — вставил Кэллаген. — У вас появилось время на размышления.

— Да, дорогой Слим, — благодарно согласилась Корина. — Как хорошо, что вы все понимаете с полуслова. Мне требовалось время на размышление.

— Вы ограничились только этим, я имею в виду манипуляцию с проводами, или предприняли другие шаги, чтобы помешать отчиму связаться со мной? — спросил ровным голосом Кэллаген.

Она с недоумением взглянула на него широко раскрытыми зеленовато-серыми глазами, прозрачными и невинными.

— Конечно, Слим, а что я еще могла предпринять? — Кэллаген согласился, что других вариантов, пожалуй, не было.