Неприступный герцог - [55]

— Ты знаешь ответ на свой вопрос.

Она ударила его по руке.

— Ах да, этот скучный и смешной запрет на соблазнение девственниц. Или, вернее, девственниц благородного происхождения, ибо я считаю, что вы, джентльмены, не испытываете угрызений совести, когда речь идет о тех леди, которых некому защитить.

— Это неправда. Я никогда… — Уоллингфорд нахмурился. — В любом случае угрызения совести здесь ни при чем. Дело в…

Абигайль повернулась и пошла дальше.

— Традициях? Сомнениях?

— Господи, нет. В желании, чтобы все было по-другому… — Последние слова Уоллингфорд произнес еле слышно, как если бы разговаривал сам собой.

— В чем?

— В той сентиментальной чепухе, которую ты так презираешь. Расскажи-ка мне о солнцестоянии. — Уоллингфорд вновь взял корзину в руку.

— О, это будет чудесно! Ты обязательно должен прийти. Я серьезно. Будет костюмированный бал, танцы. Придут жители деревни. Лилибет, Александра и я будем одеты официантками…

— Официантками?

— По словам Морини, это традиция. Леди, проживающие в замке, в праздник летнего солнцестояния наряжаются служанками. Конечно же, нужно все организовать.

Абигайль продолжала болтать о пасте с соусом из анчоусов и о местном оркестре, но Уоллингфорд потерял способность воспринимать какую-либо иную информацию, услышав слово «официантка». Воображение его разыгралось не на шутку. Он сразу же представил Абигайль в платье с глубоким декольте, почти обнажающим полную грудь, и — о милостивый Боже! — в фартучке и с подносом изысканных кушаний в руках. До его слуха донеслись слова «оливки», «начинка» и «труба», но он мысленно стаскивал с Абигайль платье и поэтому совершенно забыл о том, где находится. Лишь удар тычок и сопровождающий его возмущенный голос вернули его к действительности.

— Я говорю, Уоллингфорд, ты пойдешь со мной?

— О да, оркестр, трубы. Ужасно весело.

Интересно, в какой момент праздника появится этот самый оркестр с его трубами? Успеет ли он увлечь Абигайль в укромный уголок и заставить потчевать оливками лишь его одного? Интересно, будет ли на ней маска? Герцог судорожно сглотнул.

— Трубы? Да ты совсем меня не слушаешь, Уоллингфорд. Я говорила о значимости такого события, как летнее солнцестояние.

— Солнцестояние, конечно. Самый долгий день в году. Я считаю, это причина для праздника.

— Для замка это действительно праздник. Это волшебная ночь. Ее называют ночью любовников. Мы с Морини так долго готовились. На этот раз все получится, я уверена.

Сочетание «ночь любовников» возымело на герцога точно такой же эффект, как слово «официантка», и его воображение хотело уже разыграться с новой силой, когда что-то в словах Абигайль привлекло внимание.

Покачав головой, он спросил:

— Что ты сказала?

— Я говорила о подготовке. Ты даже себе не представляешь…

— Ты сказала: «На этот раз». Словно были и другие.

— В самом деле? Ты же знаешь, что я постоянно несу чушь, Уоллингфорд. Так что не обращай внимания.

Абигайль пошла чуть быстрее, оставив его позади. Единственная нижняя юбка взлетала и обвивала ее стройные лодыжки, которые время от времени представали перед взглядом герцога.

Уоллингфорд вновь покачал головой:

— Нет, Абигайль Харвуд, в твоей болтовне зачастую кроется самая суть. — Уоллингфорд догнал ее и зашагал рядом. — Ну-ка рассказывай, что ты задумала?

— Вовсе ничего. Так, глупость. Как думаешь, Филиппу нужна маска? Не знаю, будет ли у меня время…

— Абигайль! — проревел Уоллингфорд, хватая ее за руку.

Она попыталась вывернуться, но герцог вовремя поймал ее, так что она оказалась между его руками, бросил корзину на землю. По щекам Абигайль разлился румянец, который вполне мог быть следствием ее попыток вырваться.

— Расскажи мне о празднике летнего солнцестояния, — сладко протянул Уоллингфорд.

Абигайль опустила глаза и посмотрела на расстилающуюся под их ногами траву. Несмотря на ранний час, было тепло, а начинавшее припекать солнце обещало жару во второй половине дня. На верхней губе Абигайль блестели крохотные капельки пота.

— Я уже тебе рассказывала. Это волшебная ночь, ночь любовников. Я надеялась… — Она подняла руку и коснулась ими сюртука Уоллингфорда. — Ты и я… Не заставляй меня умолять…

— Абигайль!

— Я знаю, ты не прикасался ко мне. Знаю, что ты пытаешься вести себя благородно, доказать, что способен сдержаться. Я уважаю эти твои стремления, но видишь ли… — Абигайль подняла наконец горящие страстным желанием глаза. — Тебе необязательно продолжать в том же духе. Я не дебютантка, не обычная девушка, мечтающая о замужестве. Я никогда этого не хотела, и тебе это известно. Я не жду никаких обещаний и уж тем более помолвки. Я обожаю тебя, ты об этом знаешь. И сейчас это чувство стало еще сильнее. Мне так хочется верить, что я тебе небезразлична. Я хочу узнать тебя, каждый дюйм твоего тела и души. И не нужно сдержанности и обещаний. Просто мужчина и женщина, которые… которые нравятся друг другу и которые… — Абигайль топнула ногой. — О, прошу, не заставляй меня продолжать, скажи же что-нибудь!

Уоллингфорд не в силах был говорить, лишь пробормотал что-то, какие-то нежности, и поцеловал Абигайль в лоб. По крайней мере так он мог избежать ее умоляющего взгляда.