Непристойный талант, или Исповедь мужчины-порнозвезды - [18]

У меня была стипендия в Иона-Колледже, но я не воспользовался ею. Полагаю, что не чувствовал себя готовым для колледжа. Смешно, но я жил жизнью крутого парня из Бруклина, настоящим грубым ее представителем, но у меня были сомнения в том, что я не хочу жить дома. Я хотел быть как можно ближе к семье. Пока я играл в хоккей в Канаде, то там, то здесь, я всегда возвращался бы домой. Я не хотел уезжать далеко ни от семьи, ни от друзей, ни от подружек.

В конечном счете, я переключился на колледж округа Кингсбороу. Я действительно не помню, чем занимался в этот период. Я почти бросил хоккей и поступил на бухгалтерский курс — и хорошо учился. Но я был просто уверен, что это не может быть моим призванием — сидеть за столом и часами подсчитывать сметы. Я был решительным и горячим, всегда занимающим лидирующее положение. Обычно, я не мог следовать за кем-то еще, кто нравился всему колледжу. Я хотел идти своим путем.

В любом случае, моя карьера в колледже не была продолжительной. Меня заподозрили в избиении педагога и вскоре после этого я ушел.

Я хотел «кем-то» быть. Однажды, я просматривал телепрограмму и обратил внимание на рекламу «Актерской школы в Барбизоне». Это был путь, у которого могло быть будущее. Но мне было необходимо 564 доллара для поступления. Моя мать как раз получила наличные с нескольких акций и имела некоторое количество свободных денег. Не думая ни секунды она тут же дала мне денег на обучение. Она отдала бы последний гривенник, если бы понадобилось.

Теплым летним днем мой друг Скотт отвез меня в Барбизон. Очень приятная леди задала мне несколько вопросов. Я мог бы прямо перед ней подтереть свою задницу, а она продолжала бы улыбаться: «Хорошая работа!» Она записала меня в класс, состоящий из двадцати студентов. Педагога звали Джеймс Берд и он снимался во многих «мыльных операх». Мне он понравился. Он относился к нам по-дружески и действительно хотел нам помочь добиться успеха.

Класс представлял собой типичное нью-йоркское разнообразие: здесь были белые, черные, испанцы, индонезийцы — испуганные, но полные надежд представители Объединенных Наций. Мы все хотели добиться чего-нибудь. Мы поглядывали друг на друга, думая: «Эй, может быть я тот самый». В Барбизоне они раздули наше самолюбие и заставили нас чувствовать себя настоящими звездами, но на самом деле мы были крошечные зародыши, которые еще надо было долго растить.

Когда я рассказывал отцу, как хорошо я все делаю в актерском классе, он только пожимал плечами: «Когда ты собираешься найти себе работу?» Наконец, они послали меня на пробы. Это была реклама какого-то продукта для волос, но я не получил работы.

Затем я попытался получить роль в Manhattan Lambda Production. Это был темный грязный театр. Чтобы попасть в него, надо было подняться на один пролет лестницы, миновать одну задницу и две лужи мочи. Вряд ли я знал, что это театр геев и я был там единственный не-гей. Я прочитал роль Адама Окхерта в пьесе «Грязная работа на перекрестках». Черт возьми, откуда я мог знать, что эту пьесу собирались играть в женских платьях? Или что мужчины будут играть женские роли? Итак, я читал роль напротив парня, играющего роль моей матери. Он старался поддержать меня, своего сына, очень нежно. Я почти кончил в штаны. Дважды.

Я не думаю, что хорошо читал роль, но на следующий день мне позвонили и предложили играть «Адама». Я был вне себя от радости. Я был влюблен в свою роль, но не хотел, чтобы мои друзья увидели меня в ней, потому что я играл такого мягкого, нежного парня, что они бы умерли со смеху. Если вы растете в Бруклине, вам приходится быть грубым. Мне приходилось бить сильнее, чем хотелось бы. А теперь я играл такого мягкого человека и работал вместе с гомосексуалистами. Но не было никакого сексуального давления. Пока.

Глава восьмая. Среди волков

Одному из актеров из «Грязной работы на перекрестках» я ужасно понравился. Фрэнк говорил мне, что у него есть «подружка», но я никогда ее не видел. Он часто приходил к нам домой, а однажды вечером он даже спросил, может ли он остаться. Мы боролись, дурачась в моей спальне. Я мог бы сказать, что потому, как он держал меня, это было нечто большее, слишком уж нежно. После грубого мужского спорта, каким был хоккей, я, неожиданно, стал играть в игры мачо с парнем, который действительно хотел быть приятным.

За кулисами спектакля я встретил Чарльза, одного из продюсеров. Маленький поляк, в очках в черной оправе, ему было едва за сорок. Чарли был гомосексуалистом, но я полагал, что нет ничего плохого в том, чтобы быть его другом. Я был достаточно наивен, чтобы так думать, до тех пор, пока моя ширинка была закрыта. Кроме того, он хотел «помочь» моей «актерской карьере», и казался таким одиноким и я жалел его. Затем он начал оказывать мне знаки внимания, трогая меня и кладя мне руки на плечи. Он все время пытался заставить меня поцеловать его.

В этот период я весил около 210 фунтов и занимался бодибилдингом. Мы гуляли по району Village и он был горд, что его видели со мной. Чарли все время говорил, как он любит меня, как он хочет заняться со мной любовью. Конечно, я чувствовал себя неуютно, но продолжал отношения с ним из-за карьеры. Я продолжал надеяться, что он поймет, что я за человек, но этого так и не случилось. Вместо этого он сказал, что хочет со мной пожениться в церкви для геев. Он принялся критиковать моих подружек. Затем он начал беспокоить меня, названивая мне в 3 часа утра. Если меня не было дома, на следующий день, он выпытывал у меня, где я был.