Непристойная страсть - [59]

Сестра Лэнгтри не сомневалась, что пережила бы самое худшее, что могло случиться в отделении «Икс», но вынести жизнь в неврологическом она бы не смогла. Сестра Доукин утверждала противоположное. А в принципе это одно и то же. Обе они – великолепные сестры с большим опытом, просто свойства личности у них разные.

– Чай только что заварен. Совсем даже неплохой, – сказала сестра Доукин и заулыбалась. – Рада тебя видеть, Онор.

Сестра Лэнгтри села к маленькому плетеному столику и взяла себе чистую чашку с блюдцем. Сначала она налила молоко, а потом уже темный ароматный чай, еще не слишком перестоявший. Затем откинулась и закурила сигарету.

– Ты что-то поздно, Салли, – заметила она.

В ответ раздалось приглушенное ворчание.

– Я как Моисей, всегда поздно. Помнишь, что сказал Господь: «Приходи четвертым», а Моисей пришел пятым и потерял работу.

– Нужно быть совсем безмозглой, чтобы оценить полностью эту шутку, – засмеялась сестра Лэнгтри.

– Знаю. А чего ж ты хочешь? Сама понимаешь, какая у меня компания.

Сестра Доукин наклонилась, чтобы развязать шнурки на туфлях, а затем задрала юбку и отстегнула чулки, и сестра Лэнгтри получила хорошую возможность рассмотреть армейского пошива трико, которое было известно под названием «Прощай, любовь», после чего юбка снова опустилась вниз, а чулки полетели на стул, стоящий рядом.

– Вообще-то, Онор, солнышко мое, когда я думаю о том, как ты торчишь там у себя в дальнем углу, у леса, в компании шести психов, и тебе даже, случись что, некого и на помощь позвать, честно тебе скажу, мне совсем даже не завидно. Мне больше по вкусу мои тридцать с лишком нервных и немаленький отряд женщин рядышком. Но сегодня, должна тебе сказать, я бы совсем не прочь поменяться с тобой местами.

На полу между ног у сестры Доукин стояло безобразного вида оцинкованное ведро. Она приподняла ступни, которые оказались широкими, толстыми, с выпирающими косточками на больших пальцах и лишенные всякого намека на подъем, и под заинтересованным и сочувственным взглядом сестры Лэнгтри плюхнула их в ведро и начала с наслаждением плескаться и брызгаться.

– Ой-ой-ой-ой-ой! Как же это пре-е-кра-асно-о-о! Клянусь, я бы не смогла даже один проклятый шаг на них сделать.

– У тебя самый настоящий отек от перегрева, Салли. Положила бы ты мазь, пока не стало хуже, – посоветовала сестра Лэнгтри.

– Знаешь, что мне нужно? Восемнадцать часов полежать пластом в постели с задранными ногами, – сказала мученица и фыркнула.

– Неплохо звучит, да? – Она вытащила одну ногу из ведра и принялась безжалостно мять опухшую красную лодыжку.

– Да, ты права, они у меня похожи на епископа на девичнике. Я-то ведь не молодею, вот в чем беда. – Она снова фыркнула. – У епископа та же беда, по правде сказать.

За дверью послышалась хорошо знакомая твердая поступь, и в комнату вплыла старшая сестра. Ее туго накрахмаленная косынка была сложена в идеальный ромб сзади, на еще более накрахмаленной форме ни складки, начищенные туфли просто ослепляли. При виде сидевших за столом сестер она раздвинула губы в ледяной улыбке и решила все-таки приблизиться.

– Добрый день, сестры, – отчетливо проговорила она.

– Добрый день, мадам! – ответили они хором, как примерные школьницы.

Сестра Лэнгтри не стала вставать из солидарности с Салли Доукин, попросту не могла этого сделать.

Старшая сестра заметила ведро и отшатнулась с выражением крайнего отвращения на лице.

– Вы полагаете, сестра Доукин, что это пристойно – мочить ноги в общественном месте?

– Я полагаю, все зависит от места и от ног, мадам. Вы уж простите меня, я ведь на Базу приехала из Морсби, а нам там было не до изящностей. – Сестра Доукин вытащила ногу из ведра и осмотрела ее с пристальным вниманием. – Но должна согласиться, нога не очень пристойная. Вот, свернулась на сторону на службе у доброй старой Флоренс Найтингейл[4]. Но опять-таки, – продолжала сестра Доукин тем же тоном, отправив ногу снова в ведро и весело брызгаясь, – нехватка персонала в неврологии – тоже вещь весьма непристойная.

Старшая замерла в беспокойстве, лихорадочно раздумывая, что бы такое ответить, потому что здесь еще как свидетель присутствовала сестра Лэнгтри; затем развернулась и, не говоря ни слова, размеренно вышла из комнаты.

– У, старая сука! – с досадой сказала сестра Доукин. – Я ей покажу «пристойно»! Целую неделю она давит на меня, как телега с кирпичом, потому что я имела дерзость попросить у нее прислать кого-нибудь в отделение в присутствии приезжего хирурга-американца. А что такого, я уж сколько дней прошу ее об этом, когда никто не слышит, так чего мне терять? У меня шесть парализованных, четверо ампутированных, девять с мигренями и трое с комой, не считая кучи других. Говорю тебе, Онор, если бы не три-четыре типа, ходячих и более или менее вменяемых, так что они могут оказать хоть какую-нибудь помощь, я бы еще две недели назад пошла ко дну вместе со всем своим хозяйством. – Она сплюнула. – А эти чертовы сетки! Я просто жду не дождусь, когда она наконец скажет мне, что в отделении «Ди» сетки не выглядят пристойно, потому что, как только я это услышу, я в один момент накину ее драгоценные сетки ей на шею и подвешу ее на них.