Неприкосновенное сердце - [88]

Мы заказали машину, и когда за нами приехал Mercedes-Benz C-Klasse, мы сели в машину и направились поселяться в гостиницу, открыв по пути шампанское. Оливия смеялась, попивая безалкогольный мохито, и я, улыбнувшись, поцеловала ее ручку, прижимая к себе.

— Это твои дни, милая, — сказала я. — Ты получишь все, что захочешь.

— Я люблю тебя, Донна.

— И я люблю тебя, — сжала я ее в объятьях, чувствуя первые слезы счастья за последние два дня. — Я тоже очень тебя люблю, моя девочка.

Машина остановилась возле одной из самых шикарных гостиниц Рима — Rome Cavalieri. Фасад самого здания выглядел достаточно скромно, и по внешнему виду я бы никогда не подумала, что это самый известный отель города, но войдя внутрь, забрала свои слова назад. Все выглядело богато, шикарно и даже чуть помпезно. Лобби гостиницы украшали картины — оригиналы Энди Уорхола, Никколо Бамбини и Джованни Тьеполо.

— Коллекция произведений искусства достойна чертового музея, — сказала тихо Ева. — Черт возьми, я останусь тут жить.

Французская антикварная мебель восемнадцатого и девятнадцатого веков, скульптуры, гобелены шестнадцатого века и коллекция старинных часов.

— Пошли, — усмехнулась Эмили, направляясь в лифт после того, как мы оплатили номер. — Пора снять туфли.

Наш номер находился на седьмом императорском этаже. Висели картины Наполеона, а возле окна находился стол бюро времен Бонапарта. В номере было три комнаты, и вся мебель была настоящим антиквариатом. Терраса с видом на город и купол Собора Святого Петра. Ванная комната отделана итальянским мрамором, и огромное зеркало во всю стену.

— Это не наше, — сказала я, покидая ванную. — Но тут красиво.

— Нет, детка, — усмехалась Стейси. — Это именно наше.

Тут было изумительно, и я вспомнила, как однажды ссорилась с Адамом и ушла из спальни, чтобы не наговорить лишнего. И когда села на диван в гостиной, Адам пришел за мной, поднял на руки и отнес обратно на кровать в спальню. Я сидела и смотрела, как он работает за ноутбуком и дает мне время позлиться, сказав за минут сорок лишь единственную фразу: «Ты можешь злиться на меня, но я хочу видеть твое лицо в это время».

— Ди, — вырвала меня из раздумий Эмили. — Открывай бутылку Шардоне и перестань думать.

Позже вечером, мы направились к речке Тибер, и Оливия бросила несколько центов после слов Эбби: «Бросай, детка. Ты должна сюда еще вернутся».

— Роберт Де Ниро сказал: «Италия давно уже изменилась. Но Рим — это Рим», — смеялась Стейси. — Боже, я так давно не была просто счастлива.

— Не привыкай, — смотрела я на свою дочь, которая бежала впереди, когда ее кудри развивались на ветру. — Мы не сможем остаться тут навсегда.

— А я бы осталась, — прошептала Эмили. — Может быть, навсегда.

— Нет, — возразила я. — И дело не в личных проблемах, а в личности. Ты дитя Нью-Йорка, и твое сердце никогда не примет другой город.

В глазах Эмили промелькнуло беспокойство, которое другие бы не заметили. Я каждый день наблюдала за ней и знала каждое ее выражение лица. И лишь потому, что так любила этого человека, решила не заводить тему и позволить ей подумать, не говоря вслух о своих мыслях.

На следующее утро мы сидели на террасе и завтракали — кофе, тосты и джем на любой вкус. После завтрака отключили к черту все телефоны, когда звонки уже не прекращались, и направились на спа-процедуры. Заказав стоунтерапию, наслаждались горячими камнями и массажем тела.

Еще пять дней прошли, словно в тумане. Мы пили разный кофе, посещали достопримечательности до мозолей на ногах, проводя в гостинице буквально несколько часов, чтобы поспать. Мы даже не завтракали их едой, а ели пищу, которая порой казалась нам странной и непохожей на привычную. С моей семьей все снова становилось на свои места. С ними было легко вернуться в беззаботность и говорить первое, что придет на ум. Однажды мы даже попали на футбольный матч, и когда Ева решила, что она поправляется, купила овощей и ела их вместо бургеров. Посещали места для поцелуев, просто чтобы убедить самих себя, что это нормально, и говорили об соотношении мужского члена и размера обуви. В субботу вечером, когда мы открыли несколько бутылок шампанского и с другой комнаты звучал урок французского, который изучала Оливия, Эмили передала мне лист бумаги, сказав, что это номер моего отца. И если я все еще хочу узнать его, у меня есть такая возможность. Кажется, все недостающие паззлы становились на свои места, и я сжала ее объятьях, понимая, что ей гораздо хуже, чем мне, но эта женщина снова защищает меня и делает все, чтобы я была счастлива, не замечая своих чувств, которые поглощают ее без остатка.

— Я устала, — слышала я улыбку Эбби. — Я бы не отказалась, чтобы тот милый официантик раздел меня.

— Остановись женщина, — засмеялась Долорес. — Тебя посадят за него.

— На нем украшений меньше, чем на мне.

— Это ты к чему? — в непонимании смотрела я на Эбби.

— Помните, как в фильме «Парикмахерша и чудовище» было сказано?

— Я помню, — усмехнулась Эмили. — «Я хочу встретить парня, на котором украшений меньше, чем на мне».

— «Ты всегда хотела слишком много», — засмеялась Эбби. — Легкомыслие не уродует женщину. Особенно если оно проявляется лишь в момент слабости.