Непридуманное счастье - [3]

Таня засмеялась. Юльку не так‑то легко сбить с выбранного направления. Не удалось и ей сменить тему.

— А что нам разбираться? — уклончиво начала. — Мы после… — оборвалась, потому что на кухню вбежала Настя, сразу нацелившись на вазочку с конфетами, — ну ты поняла… Не можем нормально общаться.

Юля подождала, пока Настя снова убежит в свою комнату.

— Понятное дело. После секса люди становятся либо любовниками, либо друзьями. А вы и не любовники, но уже и не друзья. Зависли в пространстве.

Таня так тяжело вздохнула, что Юля не выдержала и съязвила:

— Ой, вот только не надо сейчас сакраментального «все, что произошло было ошибкой» и так далее по списку. Ты свободная женщина — пользуйся моментом.

— Угу, — гмыкнула Татьяна, — уже воспользовалась раз. Нам с тобой вдвоем пить нельзя, сразу на подвиги тянет. Надо кого‑то третьего, чтобы остановить это безобразие.

Юлька весело рассмеялась:

— Да, в тот раз «третьим» так удачно оказался Вуич! Блин, Танюха! — Юлька вскочила со стула и порывисто обняла Таню. — Я тебя так люблю! Так хочу, чтобы ты была счастлива! Лёнька, он же такой здоровый бычара, такой сильнючий, его только пользовать и пользовать. — Юля села рядом и взглянула на Таню веселыми искрящимися глазами. — Тебе же понравилось… чего ты теряешься?

— Да прям… — отмахнулась Таня, чувствуя, что заливается румянцем.

— Я тебе точно говорю, я Лёньку как свои пять пальцев знаю.

Таня засмеялась, а потом сдержанно сомкнула губы и чуть пригнулась к Юле:

— Зато теперь я точно знаю, почему у него куча баб. Там есть чему возрадоваться.

Кухня взорвалась от смеха. Смех был такой звонкий и громкий, что Настя не усидела на месте и ворвалась в комнату.

— Ну скажите мне, — захныкала она. — Я тоже хочу посмеяться.

— Настюша, да и говорить особо нечего, — с трудом успокоившись, проговорила Юля, — мы с твоей мамой просто решили… возрадоваться, — и снова залилась смехом.

Таня расхохоталась следом. И только Настя с недоумением поглядывала то на Юлю, то на маму. Потом покрутила пальцем у виска и ушла к себе.

2

Следующее утро выдалось беспокойным и хлопотливым. Но не потому что был тому повод, или дел вдруг навалилась куча. Совсем нет. Все лишь от внутреннего волнения.

И ничего Таня с собой поделать не могла. Проснулась раньше будильника, долго лежала глядя в потолок. Занять бы себя, да нечем: вещи собраны, Настя со вчерашнего дня у деда.

Пока принимала душ и завтракала, немного успокоилась. Негромко включила телевизор. Как обычно, в канун Дня Победы зрителей развлекали военными фильмами. Порылась в косметичке, посмотрелась в маленькое зеркальце. Да, мышь серая она и есть мышь серая. Губы тонкие, ресницы бесцветные. Единственное, чем природа ее несомненно наградила, так это чистой ровной кожей. Хоть и бледная она, кожа, — даже загар толком не липнет. Ну и ладно…

Таня достала тушь и глянула на часы. До десяти утра еще полчаса. Скоро должен подъехать Лёня. Почему‑то ждала, что он позвонит. Но в назначенный час звонка не произошло. Его и чуть позже не случилось. Минут пятнадцать одиннадцатого выглянула в окно и увидела внизу Лёнькину машину. А потом и самого Лёньку. Он выбрался из джипа и закурил. Ответил кому‑то по телефону. Таня наблюдала за ним как в ступоре. Почему‑то не могла оторвать глаз.

Интересно, и как давно он подъехал? Это Денис ей сказал быть готовой к десяти, а с Лёнькой они не созванивались, вот она и подумала, что он должен сообщить, как подъедет. А он не позвонил, просто ждал ее в машине у подъезда.

Вуич стоял к ней спиной, опустив подбородок. Глядел под ноги и пинал мелкие камешки. Потом вздрогнул всем телом, чуть закинул голову, возможно засмеялся. Таня это поняла по дрожанию могучих плеч. Надо выходить из дома, но она так и стояла у окна, не в силах двинуться с места. Стояла оцепенело, обуреваемая какими‑то непонятными смешанными чувствами. Хотелось общаться с ним, с Лёней, как раньше, — весело, задорно, без напряжения, — но все изменилось после той далекой ночи. Хотя, наверное, только для нее. Это ей было неловко и волнительно, это она старательно избегала встреч наедине. Лёня же вел себя как ни в чем не бывало. Почти. Или тщательно скрывал свои чувства. Может, и не намеренно. По крайней мере Таня его не понимала — где он правду говорит, а где шутит. Никак не могла разобраться. Вот и тогда, когда замуж предлагал за него выйти, не поняла, острословил он так, или на полном серьезе говорил. Конечно, острословил. Кто ж после одной единственной ночи замуж зовет…

Когда, наконец, вышла из подъезда и подошла к машине, приготовилась услышать упрек. Ведь задержалась же. Но нет, Лёня улыбнулся и открыл дверь со стороны пассажира:

— Прошу, пани…

— Ты чего в одной рубашке? — вместо приветствия сама его упрекнула.

— А ты хочешь, чтобы без?..

— Прекрати.

Он театрально громко вздохнул:

— Такой десерт, а я на диете. И не начинал, кстати, — хлопнул дверью и сел за руль.

Таня взялась за ремень безопасности и бросила на мужчину быстрый скользящий взгляд. Покачала головой. Когда выглядывала из дома в окно, думала, что на улице очень тепло. Так солнце светило ярко, аж глаза слепило. А вышла — мигом продрогла, хотя и курточку кожаную накинула на свитерок, и на улице‑то не побыла толком, сразу в салон уселась. А Лёнька простоял на ледяном ветру в тонкой джинсовой рубашке с закатанными рукавами и даже не вздрогнул от холода.