Непричесанные разговоры - [8]

– Накрой на стол, Эллен, – приказывала она.

Эллен послушно отрывалась от любимой передачи. Стелила скатерть. Раскладывала ложки и вилки, соль и перец ставила посередине, а сахар и молоко – на другом конце стола, где обычно сидит глава семьи, пусть никто уже там не сидел. Это место так и осталось пустым. За едой мать и дочери почти не говорили, разве что изредка вставляли: «Рыба удалась». «Лучше, чем в прошлый раз». «Вкусно».

Уже тогда (впрочем, как и сейчас) Эллен не понимала, зачем нужны такие разговоры. Для чего обсуждать какую-то рыбу, когда вокруг столько всего интересного? Матери с сестрой, понятное дело, не расскажешь о стадах бизонов на поле для гольфа, или о том, как цапля, застыв на одной ноге, подкарауливает угрей возле десятой лунки, или о диких пони, о танцах войны и бешеных скачках на Громе по прерии. Но ведь можно говорить и о другом, мало ли интересных тем.

Эллен с вилкой в руке склонилась над столом; худенькое бледное личико, горящие глаза. Видно было, что девочка плохо ест и не высыпается. Но мать, погруженная в свою скорбь, ничего не замечала. А Эллен столько всего хотелось ей рассказать, столько накопилось у нее историй из ребячьей жизни после уроков, что она и не заметила, как влезла рукавом в кетчуп.

– Рукав! – прикрикнула мать, безнадежно махнув рукой.

Эллен, взглянув на яркое пятно, поднесла рукав ко рту. Мать в отчаянии вздохнула. Эта девчонка ее в могилу сведет.

И Эллен ушла в себя, спряталась от упреков, скрывая свое настоящее «я», свои мысли. Оказалось, в палисадник к миссис Робб можно пробраться через лаз в живой изгороди. Эллен часами пряталась в кустах крыжовника и смотрела, как старушка хлопочет на кухне. Девочке казалось, что она надежно укрыта. Между тем миссис Робб знала, что Эллен наблюдает за ней. Бедный ребенок: что за чушь у нее в голове – подумать страшно! Миссис Робб на своем веку повидала немало таких, как Эллен. Маленькая голодная бродяжка, которая всюду разъезжает на невидимом коне. Никто ее не приголубит, не убаюкает. И никто никогда не скажет, что любит ее.

Вспоминая свою жизнь (а Эллен без конца ворошила прошлое, сожалела, ругала себя), Эллен поняла, что именно тогда – сидя на корточках в саду у миссис Робб и гарцуя по ночам на коне – она и начала придумывать приключения, свои и чужие. «Иначе я не стала бы такой, как сейчас», – размышляла Эллен. Впрочем, она всю жизнь пыталась разобраться в себе.

Мать и дочери жили каждая своей жизнью. Жанин Дэвидсон боролась с горем и чувством вины, оплакивала мужа, казнилась, что плохо знала его, не пыталась понять, заглянуть ему в душу. Эллен разъезжала на своем любимце Громе, а Розалинда, семью годами старше, познавала тайны секса. Во всей семье лишь она одна была в здравом уме. По пятницам и субботам она возвращалась домой вся в засосах.

– Ну и ужас, Эллен! Говорила же ему: не надо! Чур, маме ни слова. – Единственный раз в жизни Розалинда повела себя с Эллен действительно как сестра – показала ей, на будущее, как избавляться от багровых засосов: слегка смазать маминым кремом «Нивея», а сверху закрасить маскирующим карандашом.

Эллен следила, сидя на краешке ванны. Как интересно! Больше всего она хотела знать, но стеснялась спросить, как же они до этого дошли. И для чего.

Эллен понимала лишь одно: это страшная тайна, которую знает мама, знает Розалинда, знают все умные, бойкие ребята на игровой площадке – словом, знают все, кроме нее. Как же страдала тогда Эллен! И как страдает до сих пор!

Глава четвертая

Каждый день после уроков Эллен отправлялась на своем воображаемом коне туда, где сад миссис Робб примыкал к полю для гольфа. Привязав Грома к флагштоку у второй лунки, пробиралась через лазейку – шпионить. Вот бы увидеть что-нибудь колдовское! Может быть, на кухне стоит котел, а в нем варятся жабы с крапивой, слизняками, кошачьей слюной и школьными обедами. Брр. То и дело Эллен вставала на цыпочки в надежде разглядеть метлу или остроконечный колпак, хоть и не у каждой ведьмы они есть. Вдруг миссис Робб вонзает иглы в самодельных куколок, напевая под нос что-то зловещее? Или передвигает предметы одной лишь силой злобного взгляда?

К собственному удивлению, миссис Робб все больше радовалась серьезному личику, выглядывавшему из-за кустов крыжовника. Худенькая девочка, смотрит на мир из-под густой темной челки. Руки и ноги большие. Вырастет – будет высокой, и сейчас ей нужно хорошо питаться. Это сразу видно. Миссис Робб твердила про себя: вмешиваться ни к чему, до добра это не доведет. И все же решила, что пара пшеничных лепешек и кусок шоколадного торта не повредят.

Девочку она завлекала в сад, как приманивают лазоревок и воробьев, – лакомыми кусочками. На кусте крыжовника Эллен находила маленькие яркие свертки, развешанные, будто елочные игрушки. Вначале они лишь укрепили ее подозрения. «Ага! – думала Эллен. – Это обман, ведьмины штучки! Меня не проведешь». На другой день – новый сверток. Потом – еще и еще. И в один прекрасный день Эллен не удержалась. Открыла сверток, а оттуда блеснули три конфеты в прозрачных лиловых фантиках. Но есть их нельзя. А то, чего доброго, полетишь над землей, извергая фонтаны рвоты. Уж ее никакая ведьма не проведет, ни за что на свете. Но шоколадные конфеты лежали в руке у Эллен, такие вкусные на вид! Девочка развернула одну, не спеша положила в рот, улеглась на спину и стала смотреть сквозь обертку – через нее весь мир казался лиловым.