Непрекрасная Элена - [40]

— Снова подозреваю: он поклоном спихивает с себя долги, — буркнул Старик и продолжил досадливо перечислять, обращаясь к единственному слушателю косвенно, не по имени а именно так — «он»: — Он не верит в тех, кто идет за ним. Не рад, что люди верят в него… Всё потому, что он до сих пор не унял свой страх. А страх бывает разный. За себя — совсем пустой, за тех, кто за спиной — ну, тут оправданий больше… за семью и весь род людской, — Старик поморщился. — А, чем я лучше? И мне страшно, Сим.

Сим — отчий атаман, знающий свое право принимать решения без оглядки на кого-либо в степи — снова поклонился, коснулся лбом пола. И тихонько рассмеялся.

— Хочу спросить. Вы каждый год бываете под стенами городов. Во исполнение закона приходите, из упорства или тут что-то большее? Я прежде был зол на закон. Скучно под стенами, особенно весной, когда степь цветет. Но прежде я жил проще.

— Кто пробует взлететь, однажды может и справиться. Но даже самому упрямому птенцу нужна хоть ничтожная, а поддержка… пусть она — ветер в лицо или дружеский взгляд в спину. Было время, и я презирал закон. Зачем приходить? Все равно не успеть всюду и не спасти тех, кому мы нужны. Зачем отвечать за слабых, исковерканных? Они, покинув город, рано или поздно сдаются, ищут для себя новые стены. Они красиво говорят о воле, но выбирают сытость. В них страх смерти гораздо больше страха утраты себя. И даже так, они всё реже выходят за ворота, хотя никто не связывает им руки и не ломает ноги, чтобы удержать в городе. Мне ли не знать…

Старик собрал бляшки в горсть, бросил, ударил ладонью, создал звук — резкий, как пощечина. Кожа варана заколебалась, бляшки несколько раз подпрыгнули и замерли. Старик повел над ними рукой, улыбнулся без радости.

— Что ж делать… Если вижу, могу ли скрыться от знания за слепотой?

— В тот день я тоже ходил к воротам, смотрел и слушал. С вами говорил особенный человек города. Он зовется Стратег. С ним трудно, руки болят, так бы и… — пожаловался атаман, глядя на свою крепкую ладонь, медленно сжимаемую в кулак. — Он лжет людям, которые идут за ним. Боится нас, желает нам погибели. Зачем? Красным муравьям не нужен его мир, тесный и запертый изнутри. Там дышать нечем.

— Там сытно и тепло даже зимой, там много знаний в книгах и живых умах, — Старик развеселился. — Как-то ночью мне явились картинки из детства. Я родился в стенах Каффы, главного города союза Оссы. Я, пожалуй, дальний и косвенный предок Стратега, ведь в городах многие связаны кровью. Во сне мне был дан запах города, но тоска не шевельнулась. Она была во мне прежде, но вся высохла, рассыпалась в труху. Когда взрослеешь, жить в городе так же нелепо, как искать отдых и защиту в младенческой колыбельке.

— Вы ушли… взрослым? — жадно уточнил Сим.

— Мне было пять, брату пятнадцать. Мы ушли, когда поняли: нас собираются ломать, чтоб жили тише и задавали меньше вопросов. Брат был сильнее душою, но я выжил, а он… Ты такой же бешеный. Такой же взрослый станешь со временем. Люди хорошо смотрят тебе в спину. — Старик погладил бляшки. — Брат полюбил бы степь, если бы выжил. Но у нас была одна куртка на двоих… Никто не ждал нас, никто не встретил сразу, пока можно было отогреть обоих.

— Что говорят руны? — атаман заметил огорчение Старика, резко поклонился, намеренно впечатал лоб в бубен. — У меня звучный лоб. Сильный признак крепости ума?

— Утешаешь… Руны — трухлявые деревяшки. Говорит душа. Моя болит, кровью сочится. Всё, что мы с тобой не сказали вслух, верно. Выбор безнадежен и предрешен. Закон степи в нынешнем случае даёт простое решение, ничего не решающее. Отступив от закона нам… тебе придется взяться за гибельное дело. Ловушка на атамана Сима готова. Ты — дичь, смерть голодна и клыкаста, а приманка в ловушке не особенно ценная. Зачем брать её? Я знаю свой ответ. Но сейчас твое время.

— Многие не прочь украсить шкурой Рубача свою стену тщеславия. Пусть строят ловушки, их право. Я тоже люблю охоту. Но люди за спиной… я шел к городу и думал, что моя душа выдержит груз простого решения. — Сим досадливо добавил: — Не уважаю покорных. Он или она идут сюда подневольно.

— Кто знает, чья в том воля и выгода? Ты? Я? А, конечно: Стратег. У него спросишь? Если б ты склонился к простому решению, не вздыхал бы тут. Я бы не сравнивал тебя с братом.

— И все же, есть закон. Я умею чуять и сразу пойму, кто он или она. Тем более поймет Эт! По закону дальнейшее…

— Да, всё просто. Ты Рубач, чем тебе нехороша простота?

— Да всем! — рыкнул атаман.

Старик закинул голову и уставился незрячими бельмами в небо над шатром. По его губам скользнула улыбка. «Кто бы ни вздумал подслушать разговор, ничего бы не вызнал», — мельком отметил атаман.

Душа Сима ликовала: оказывается, он похож на брата самого Старика! В степи кровь значит много, но близость душ — больше. Атаман, и тем более отчий, властен принять любое решение. С кем ему советоваться? Разве со Стариком, слепым настолько, чтобы видеть незримое. Равным по силе души — и неизмеримо более мудрым. Кто знает, сколько зим он пережил, как много жизней спас… и оборвал.

Сим опять склонился. Выбросил из головы лишние мысли, сосредоточился на почтении и покое. Он не искал советов, не перекладывал решение на чужие плечи. Он пришел к тому, кто умеет слушать. И сейчас отдавал Старику уважение.