Непредвиденные встречи (сборник) - [33]

Однажды после работы, когда Филипп полулежал в кресле с эмканом на голове, рисуя в объеме экрана тонкий девичий профиль „идеальной подруги“, в лабораторию зашел Травицкий, как всегда бесшумно и неожиданно, и, посмотрев на его „художество“, обронил:

— Мне звонил Май Ребров…

Филипп поспешно стер изображение, выключил машину и снял эмкан. Травицкий мелкими шажками измерил расстояние от двери до пульта комбайна и остановился напротив. Глаза у него были усталые и запавшие, работал начальник бюро много и уставал, наверное, не меньше Филиппа.

— Ты пропускаешь тренировки без уважительных причин.

Филипп отвел угрюмый взгляд.

— Ты думал, что вывел формулу и все? — Тон у Травицкосо неожиданно сдвинулся в область отрицательных температур. — Я ведь не напрасно показывал тебе старинное чертежное приспособление — кульман, помнишь? Не понял ты намека, жаль. А намек был совсем прозрачный: для того, чтобы сделать что-нибудь выдающееся с помощью таких неуклюжих сооружений, нашим дедам необходимо было терпение! Понимаешь? Терпение! Проблема оказалась зубодробительное и сложнее, чем ты думал, и, не решив ее с первого наскока, ты…

— Разве я не работаю? — не выдержал Филипп.

— Работаешь, — согласился Травицкий. — Но к а к?! Ты перестал быть синектором, ты сейчас раб машины, ее знаний и логики, и только! Ты уже не творец, а фанатик идеи — хватаешься за тысячи возникающих новых путей и не доводишь до конца ни одного. Если будешь работать в том же духе, я не разрешу тебе нагружать вычислитель больше двух часов в день… не перебивай! Слушай, что скажу. Завтра мы слетаем на Меркурий, где строится новая антенна, опробуем аппаратуру пуска — и ты свободен. Даю неделю отдыха, можешь по желанию взять дажа две или три, смени обстановку, впечатления, переживания, лети куда хочешь, хоть в другую галактику, но не смей думать о теории таймфага! Никаких попыток надеть на голову эмкан! Когда-то смена впечатлений помогла тебе набрести на формулу, может быть, то же произойдет и еще раз. Вообще категорически запрещаю думать о работе! Это первое. Второе: если не хочешь, чтобы я думал о тебе плохо — не пропускай тренировок, ни в ущерб себе, ни в ущерб остальным, тем более Реброву, который в тебя поверил. И третье: вернешься, проведем общий мозговой штурм по нашей проблеме с привлечением всех ведущих теоретиков таймфага, и тут твое психическое здоровье должко быть на высоте. Вопросы есть?

Филипп вздохнул и сгорбился, боясь поднять на руководителя бюро виноватый взгляд.

— Нет.

— Тогда до завтра.

Травицкий постоял немного рядом, погрустневший, добрый, как всегда, и вышел, оставив после себя ощущение беды.

Филипп помял лицо ладонями и скорчил своему отражению презрительную гримасу.

— Долго еще ты собираешься взрослеть, игрок? Инфантильная личность?

„Инфантильная личность“ в зеркальной панели в ответ скорчила рожу и промолчала.

— Понятно. — Филипп вздохнул. — Значит, безнадежен…

Завод был огромен. Зона солнечных конденсаторов, составляющих верхний ярус завода, занимала площадь в двести пятьдесят тысяч квадратных километров. Второй ярус представлял собой зону трансформаторов энергии, а нижний, основной, состоял из преобразователей и реакторов синтеза и упаковки капсул МК — миниколлапсаров, служащих источником энергии для кораблей космического флота человечества.

Филипп стоял на обзорной башне завода, поднимавшейся над поверхностью Меркурия на триста метров, и, не отрываясь, смотрел на исполинский раскаленный тоннель Солнца, просверленный в зените: именно тоннель — таким представлялось светило сквозь светофильтры и защитный экран башни.

Завод работал автоматически, под неусыпным надзором кибинтеллекта, тем не менее он требовал участия людей. В шести обзорных башнях над территорией завода работали восемнадцать человек, следя за состоянием верхней зоны солнечных конденсаторов, еще шесть человек дежурили в централи управления заводом. Кроме того, круглосуточно дежурили смены механиков, инженеров ядерной защиты и бригады по ремонту всех энергоустановок завода, всего сорок семь человек.

Вдали над кажущимся бесконечным сверкающим полем конденсаторов встал вдруг язык лилового, бледного в сиянии солнца огня. Тотчас же внутри обзорного купола рявкнул гудок, дежурные ответили переключениями на своих изломанных волей разработчиков пультах, и язык пламени втянулся в поле.

— Бригаде ремонта на выход! — сказал один из операторов. Выгорела секция сто сорок шесть. Киб-ремонту не подлежит. Главный пост — перераспределяю энергоотдачу района.

— Принято, — отозвался гулкий бас из невидимых динамиков.

В это время в куполе появился Травицкий в сопровождении главного инженера завода. Оба были в полужестких вакуумскафандрах, как и Филипп.

— Думаю, часов через десять-двенадцать мы восстановим линию, — обратился главный инженер одновременно к Травицкому и Филиппу. — Редкий случай, вы уж поверьте.

— Верю, — сказал Травицкий. — Не ко времени, конечно, но ничего не поделаешь. За двенадцать часов восстановить разрушенную линию вам, очевидно, не удастся, скажем, если мы привезем аппаратуру послезавтра, вы будете готовы к пуску?