Непредумышленное - [6]

Заключенные выли и скорбно скребли известняк.

Что поделать, Люсиль, без тебя меня не существует,

Но и ты здесь недолго сумеешь прожить без меня.

Жерминаль за решетками щурится солнцем апрельским

От стонов свободных и равных пред ним бедолаг.

Ты помнишь, Люсиль, как давно, обреченно и дерзко

В мессидоре Бастилия бросила мне белый флаг?

Но свинья пожирает потомство — вот наша награда.

Шах и мат мне объявлен, как павшему ниц королю.

Ты не бойся, Люсиль, я же рядом, я все еще рядом.

За тебя, дорогая! Ты же знаешь, что я тебя лю…

На пороге

 Что-то странное осенью стало с волшебной страной:

Айболит отложил стетоскоп и берется за скальпель,

На грифоне Алиса ножом вырезает пентакли,

Белоснежка и Золушка прут друг на друга войной,

Дровосек прячет львиное сердце в железной броне,

Марихен труп Щелкунчика нежно хранит под матрасом,

Нильс всю ночь выпекает в духовке гусиное мясо,

У Страшилы проснулся в мозгах доппельгангер-близнец,

Чистят лебеди перья от пепла сгоревшей сестры,

Братец-Лис, открывая сезон, полирует двустволку,

Чья-то девочка в чаще свежует убитого волка,

Красной шапочкой серую морду небрежно прикрыв.

У русалок морская болезнь, гайморит и цинга,

Над Кощеем стоит обелиск из слюды и базальта,

Квазимодо бездушно спалил на костре Эсмеральду,

Принеся ее в жертву чужим равнодушным богам.

Винни-Пух партизанит в лесу — дома смутные дни.

Топит братца Аленушка в водах разбуженной Ульки,

Мертвый Кай, хохоча, в спину Герды втыкает сосульки,

Обезумевший Шляпник в свой чай насыпает стрихнин.

Кот Ученый объелся грибов, став Чеширским котом,

Музыканты из Бремена ночью ушли в скоморохи,

Револьвер заряжает принцесса проклятым горохом,

Белый мрамор и бронзу сменив на стекло и бетон.

Неверлэндские дети пустились в разбойничий пляс

На пиратских телах и обрывках тугой парусины,

От свихнувшейся Элли за милю разит керосином —

Прошлой ночью она напилась и спалила Канзас.

Посмотри, наши сказки пошагово сходят с ума,

Поят кровью страницы, и крови по-прежнему мало…

Только тыквенный рот улыбнется лукавым оскалом:

Ты не слышала разве, что в полночь наступит Самайн?

Саувин

(акро)

Сумерки. Тихо. На мир снизошел Самониос

Антрацитовой ночью. В часах затрещали секунды.

Мертвецам на сегодня обещана страшная милость.

А костры все горят в лихорадке, в предчувствии чуда…

Йоркширский вечер. Последний. Другого не будет.

Некромантам уже не понять, что у них получилось…

О себе

 Я, должно быть, неинтересен для этих строчек —

Ведь строчки ложатся медленно, неохотно,

Словно не хочется им описывать жизнь кого-то,

У кого в душе спит чудовищная когорта,

И кто часто снисходит до мелочных многоточий.

Впрочем, это неважно, хвастаться тоже нечем,

Люблю темноту с тишиной, кофе и сигареты,

Я живу на краю почти двадцать четыре лета,

До сих пор считаю свою писанину бредом,

Хотя в этом смысле мало кто безупречен.

На мои пути слишком часто нисходят тени,

И руки уже не в крови, а в муке и глине.

В черепной коробке плывут журавлиным клином

Мысли, насквозь пропахшие нафталином,

Над иллюзиями злокачественных видений.

Я играю по правилам, в салочки и на гитаре,

Знаю английский и сорок способов самоубийства,

Слежу, как меняются факты, слова и лица,

И помню такое, чем не стану ни с кем делиться,

Ибо в качестве драматурга совсем бездарен.

Слишком взрослый для того, чтобы верить чувствам,

Несвободный для мечтаний побыть крылатым,

Верю в карму, вероятности и расплату,

А в почетном углу только компас, мечи и латы,

Потому что себя посвятил в основном искусству.

Душа в оттенках кобальта и лазури,

Слова подбирать по весу и чтобы кстати,

И подолгу валяться в сонной земной кровати.

Никогда не кричать на небо дурное «хватит!»,

И жалеть, что в стихах еще так далеко до Изюбря.

Часто чувствую кладбище парком, а дом — кораблем,

От рока колотит дрожь в подушечках пальцев,

Люблю кота, сестру, родителей и купаться,

Порой умею сногсшибательно целоваться,

Если не врали те, в кого был влюблен.

Бываю жестоким к себе, врагам и знакомым,

Собираю крупицы дней, как конструктор «лего»,

Не люблю заниматься уборкой, фигней и бегом,

И вся моя жизнь — лишь облако сложных тегов,

Нестыкуемых с большинством мозговых разъемов.

Пропадаю без вести и вовне каждый день весны,

Не слушаю сплетни, советы и грустный блюз,

Правда, победа и жизнь хороши на вкус,

Давно не плачу, не пью, ничего не боюсь,

Кроме разбиться, Фредди Крюгера и войны.

И дальше по тексту, не умею я так замолчать,

Чтобы краткость с талантом смело могли брататься.

Я почти разучился хвастаться и восторгаться,

Или ждать от людей любви, доброты и оваций,

И ключ зажигания к сердцу срубил с плеча.

Но до сердца этого очень легко достучаться,

Особенно если в него вообще не стучать.

10.03.2010

Перекресток

Это кладбище выжженных предрассудков,

Абсолютных истин, святых поступков,

Будто мир разлинеен легко и скупо

На черно-белые чертежи.

Будто зло с добром делят наши души,

Дьявол с Богом хором орут: послушай!

На осколки бьются твои баклуши,

Потому что нет у тебя души.

Это капище пепла мостов и замков,

Это крематорий святых останков,

Здесь совсем не судят о том, что странно

И что нормально для этих мест.

Потому что воздух здесь, словно в Битце,

Здесь нельзя расстаться, нельзя влюбиться,