Неправое дело - [57]

– Я что, обязан его знать?

– Да. Потому что вы подбираете все, что под руку попадется, – при случае пригодится, чтобы заработать голоса. Я был бы очень разочарован, если бы вы его не знали.

– Ошибаетесь, Кельвелер. Я хочу стать мэром, я этого не скрываю, и я им стану. Но я пойду прямым путем. Всякие истории мне ни к чему.

– Неправда, Бланше. Ты шепчешься по углам, обливаешь грязью одних, клевещешь на других, ты очерняешь, брызжешь ядом, настраиваешь людей друг против друга, ты отмеряешь, прикидываешь, варишь свое зелье, а когда оно поспеет, тебя изберут. Начав в Пор-Николя, ты метишь выше. Но ты уже слишком стар для таких дел, пора на покой. Итак, имя любовницы Гаэля? Поторопись, и без того уже двое погибли, я хочу спасти третьего, если ты не против.

– Особенно если это ты сам?

– Им могу быть и я.

– А с чего я стану вам помогать?

– Если не поможешь, я поступлю как ты, завтра же все расскажу. Я тоже умею красиво рассказывать. Будущий мэр, который не помог правосудию, – это вызовет скандал.

– Я тебе не нравлюсь, Кельвелер?

– Да, не очень.

– Так чего бы тебе не повесить на меня эти убийства?

– Потому что, к сожалению, их совершил не ты.

Бланше улыбнулся. Даже почти расхохотался:

– Ну и тупой же ты, Кельвелер. Значит, ты ищешь любовницу Гаэля?

Бланше тихо засмеялся:

– Если правосудие вершат молодчики вроде тебя, преступный мир может спать спокойно.

Марк нахмурился. Луи терял преимущество. И потом это перетягивание каната казалось ему жалким и скучным. Похоже на смену фигур в танце. За одну минуту они перешли от ледяного «вы» к задиристому «ты». К чему устраивать такой шум среди ночи ради ответа на один вопрос. Он глянул на Матиаса, но Матиас, стоявший у стены, был очень серьезен. Он выжидал, опустив руки, внимательно глядя из-под светлой копны волос, как охотник-собиратель, готовый броситься на медведя, забравшегося к нему в пещеру. Марк почувствовал себя в одиночестве и стал думать об альбигойцах.

Бланше наклонился вперед:

– Так ты, супермен, даже не заметил, что Гаэль был педиком? Ну насмешил… Ищешь убийцу, а сам курицу от петуха отличить не можешь!

– Ладно. Тогда имя мужчины.

– И ты называешь это мужчиной? – засмеялся Бланше.

– Да.

– Браво, Кельвелер, браво! Ты человек понимающий, терпимый, великодушный и сдержанный в суждениях! Ты доволен собой? Тебе это льстит? Именно за это, за твое большое сердце и раненую ногу, тебя ценят в министерстве?

– Поторопись, Бланше, ты меня утомляешь. Имя мужчины?

– И для этого я тебе нужен?

– Да.

– Так-то лучше. Я скажу то, чего ты ждешь, Кельвелер. Можешь передать мои слова Герреку, только вам это ничего не даст. Это бледнокожий Жан, который из церкви не вылезает, набожный служка, ты не заметил?

– Значит, Жан и Гаэль, так? В хижине? По четвергам?

– По понедельникам тоже, если хочешь знать. В остальное время – покаяние и благочестие, в воскресенье укрепление духа, а с понедельника все по новой без всякой исповеди. Успокоился? Так иди и героически арестуй его. А я на тебя уже насмотрелся, пойду спать.

В конечном счете Бланше мог торжествовать. Он вволю посмеялся и поиздевался над Кельвелером. Теперь он встал и с самодовольным видом вышел из-за стола.

– Минутку, – остановил его Кельвелер. – Я не закончил.

– Зато я закончил. Я назвал тебе имя Жана потому, что Гаэля столкнули, а не потому, что ты мне нравишься. Я ничего не знаю об этих убийствах, и если ты не уйдешь, я вызову полицию.

– Минутку, – повторил Луи. – Не станешь же ты звать полицию, если я задам тебе еще один вопрос. Просто хочу узнать, откуда ты родом. Вполне невинный вопрос. Дашь на дашь. Я, например, из Шера. А ты, Бланше? Из Па-де-Кале?

– Из Па-де-Кале, да! – закричал Бланше. – Долго еще будешь мне голову морочить?

– А может, скорее, из Вьерзона? Кажется, я тебя там где-то видел. Во Вьерзоне, в общем.

Вот оно, подумал Марк. Что именно, он не знал, но это было оно. Бланше замер на полпути к двери.

– Ну же, Бланше, вспомни… Вьерзон… Не прикидывайся дурачком, знаю, это было давно, но ты вспомни… Вьерзон на Шере. Нет? Не помнишь? Не получается? Может, помочь?

Кельвелер был мертвенно-бледен, однако улыбался. Бланше опять сел в кресло.

– Без глупостей, Бланше. Со мной двое людей, которых я привел не ради компании, их не стоит недооценивать. У того, что справа, быстрый ум и сильные руки, он без булыжника раскроит тебе череп. А тот, что слева, виртуозно владеет ножом, у него папа индеец. Усек?

Луи встал, обошел стол и открыл ящик, в который упирался живот Бланше, быстро порылся в бумагах, вынул пистолет и разрядил его. Потом поднял голову и посмотрел на Матиаса и Марка, которые теперь стояли справа и слева от двери, преграждая путь к отступлению. Матиас был великолепен, Марк выглядел почти угрожающе.

Луи улыбнулся, кивнул и вернулся к Бланше:

– Ты из Вьерзона, мне на тебя поссать, чтобы ты заговорил? Ага… Это слово расшевелило тебе мозги, у тебя веко дрожит, ты вспоминаешь. Такая доблесть не забывается.

Луи встал позади Бланше и взялся за спинку его кресла. Бланше не шевелился, один его глаз подергивался, челюсти были стиснуты.

– Тебя называли Рене-Ссыкун. Не доставай свои документы, мне на них плевать. Твое имя Рене Жийо, особых примет нет, глаза карие, нос мясистый, лицо кретина, но глаз художника приметил щель между передними зубами, ямочку на правой щеке, там, где не растет борода, заостренные мочки, все эти мелочи, которых полно у каждого, достаточно только вспомнить. Рене по прозвищу Ссыкун. Гнусный шеф полицаев Шампона, рядом с Вьерзоном. Там, в лесу, ты держал свой штаб пятьдесят три года назад, тебе было семнадцать, ты отъявленный подонок, и был таким с малолетства. Оттуда на своем велосипеде ты ездил в комендатуру, чтобы регулярно изрыгать свои доносы. Именно там в сорок втором году тебя замечает немецкий часовой, безымянный фриц, гансик. Часовых надо опасаться, Рене, они весь день подыхают от скуки, а потому смотрят в оба и слушают. Опасаться особенно тех, что так и норовят сбежать, а когда на голове каска, это не так просто, поверь. Знаю, я тебя достал со своей историей, это было так давно, я сам еще не родился и не застал то время, все уже быльем поросло. Но это для твоей же пользы. Потому что я знаю, старые воспоминания не дают тебе спать, ты до сих пор не поймешь, каким образом некоторым из тех, на кого ты доносил, удавалось вовремя скрыться. Ты подозревал двух своих товарищей, и сейчас я отягощу твою совесть, ты сдал их зазря.