Неправое дело - [54]

Марк взял велосипед и вместе с Матиасом отправился к берегу моря. Матиас ничего не сказал. Он знал, что Марк любит катить велосипед, шагая рядом, если представится случай. Ему казалось, что он ведет под уздцы лошадь – боевого рыцарского коня, крестьянского тяжеловоза или индейского скакуна, смотря по настроению. Марк заметил, что, несмотря на холод, его друг смело обул свои монашеские сандалии на босу ногу и, пренебрегая всякой изысканностью, натянул холщовые штаны, подвязав их грубой веревкой, и свитер на голое тело. Но он тоже ничего не сказал. Охотника-собирателя не переделаешь. Когда мог, Матиас раздевался совсем. Когда его спрашивали почему, он отвечал, что одежда его стесняет.

Проворно толкая велосипед, чтобы поспеть за длинноногим Матиасом, Марк рассказывал о том, что творилось в городке, а Матиас молча слушал. Марк мог бы кончить рассказ за пять минут, но он любил говорить обстоятельно, добавляя мелкие штрихи и мимолетные впечатления, сплетая слова в красивую речь, которую Матиас называл обыкновенной болтовней. Сейчас Марк описывал наиболее темные, как он выразился, квадраты этой шахматной доски – меланхолию Лины Севран, два выстрела из ружья по собаке, водяную непроницаемость мэра, непробиваемую громаду Рене Бланше, маленькие руки Мари в мусоре этого старого мерзавца, исчезновение Диего, стихотворный донос на таинственную парочку в хижине на мысе Вобан, лицо Кельвелера, окаменевшее с тех пор, как ему понадобилась папка с литерой «М», обрывки его старых любовных передряг, подчеркнутую интеллигентность Дарнаса, его уродство и хрупкие пальцы, и тут Матиас неожиданно его перебил.

– Заткнись, – сказал он, ухватившись за раму велосипеда, чтобы Марк остановился.

Матиас замер в темноте. Марк не возражал. Он ничего не слышал в шуме ветра, ничего не видел и не чувствовал, но он достаточно хорошо знал Матиаса, чтобы понять, что тот насторожился. Матиас каким-то образом умел пользоваться своими пятью чувствами как радарами, датчиками, дешифраторами и бог знает чем еще. Марк охотно продал бы Матиаса как универсальный прибор, совмещающий детектор звуковых волн, собиратель пыльцы, датчик инфракрасных излучений и другие сложные приспособления, которые Матиас с успехом мог заменить, не потратив на это ни гроша. Марк считал, что, приложив ухо к песку в пустыне, охотник-собиратель мог услышать шум поезда «Париж – Страсбург», хотя и непонятно, зачем это могло понадобиться.

Матиас отпустил велосипедную раму.

– Беги, – сказал он Марку.

Марк увидел, как Матиас бросился в темноту, не понимая, за кем нужно бежать. Животные инстинкты друга – примитивные, сказал бы Люсьен, – поражали его и лишали дара речи. Он ' положил велосипед на землю и кинулся следом за этим чертовым историком первобытного общества, который бежал молча и гораздо быстрее его, не обращая внимания на близость обрыва. Он нагнал его через двести метров.

– Внизу, – сказал Матиас, указывая на каменистый берег. – Спустись, займись им, я посмотрю вокруг, здесь кто-то есть.

Матиас скрылся так же быстро, а Марк оглядел берег. Внизу что-то темнело, кто-то, вероятно, разбился, упав с высоты шести-семи метров. Цепляясь за скалы, чтобы спуститься, он представлял, что этого человека кто-то мог столкнуть с тропинки. Достигнув земли, Марк бросился к телу. Осторожно ощупал его, нашел запястье, проверил пульс. Пульс слабо прощупывался, но человек не шевелился, даже не стонал. Зато у Марка кровь стучала в висках. Если его столкнули, это произошло минуту назад, когда Матиас услышал шорох. Вероятно, убийца не успел завершить свое дело, и сейчас Матиас гнался за ним. За шкуру убийцы Марк сейчас не дал бы и ломаного гроша. Спрячется он или побежит, от охотника-собирателя ему не уйти, и за Матиаса Марк совсем не беспокоился – не совсем понятно почему, ведь Матиас был уязвим, как и любой другой смертный. Марк не решился трогать голову пострадавшего, чтобы ненароком не повредить шейные позвонки. Он знал точно, что нельзя ничего предпринимать. И все же ему удалось убрать волосы с лица и найти зажигалку. Он зажигал ее много раз, прежде чем узнал того, кого Дарнас описывал как неисправимого романтика, юношу семнадцати лет, который недавно сидел в кафе за одним столом с бледнолицым помощником кюре. Он плохо запомнил его имя. Гаэль, кажется. Коснувшись волос, Марк почувствовал кровь, ему стало не по себе, и он отвел руку подальше. Ему хотелось пойти к морю, вымыть ее, но он боялся бросить юношу одного.

Матиас тихо позвал его сверху. Марк преодолел семь метров отвесной скалы, взобрался на край и сразу вытер ладонь о мокрую траву.

– Кажется, это Гаэль, – выдохнул он. – Он еще жив. Побудь здесь, я сбегаю за подмогой.

Только сейчас Марк разглядел, что Матиас молча кого-то держит.

– Ты знаешь, кто это? – спросил он.

Зажигалкой светить не пришлось. Одной рукой Матиас держал Лину Севран.

– Жена инженера, – глухо проговорил Марк. – Где ты ее нашел?

– Недалеко, спряталась за деревьями. Я услышал ее дыхание. Не волнуйся, я ничего ей не сделал.

Лина Севран не шевелилась, не плакала и не говорила ни слова. Только дрожала, так же как днем, когда прикончила пса.