Неправильный рейд - [4]

— Инвайт! — заорала я. — Ачивка есть. ДД!

Дверь крайней комнаты была распахнута. Два санитара заламывали руки буйному парню. Он был рослый, с широкими плечами и не походил на рядового худосочного геймера, какими здесь были большинство. Санитарам удалось повалить его на пол. Извернувшись, парень заметил меня. Каким-то образом неудачному рейдлидеру удалось освободить одну руку и метнуть в мою сторону тапок со словами:

— Кидаю инвайт, выходи из группы!

В тот день я больше не говорила. Даже когда обмякшего после укола парня волокли по коридору, а на терапии Шахраз пытала меня вопросами. Если первую неделю я молчала осознанно, то этот случай погрузил меня в вакуум шока. Почти неделю я не выпускала из рук синий тапок 44-го размера, и в пустом разуме жила одна-единственная мысль: «Теперь я в рейде».

3. Любовная лихорадка

Я вела себя так же образцово, как морковь на свежевскопанной грядке — не буянила, не ругалась с капустой и не прыгала на грядке после отбоя. Не только это роднило меня с богатым каротином овощем. Моя кожа была оранжевой.

Тянуть больше нельзя было, и за образцовое поведение овоща-переростка меня наградили отменой всех прописанных лекарств. Мне больше не грозило стать жертвой кролика-маньяка.

Сначала ко мне вернулся нормальный цвет кожи. А затем наступила полная и безоговорочная свобода разума. Цепочка безликих и бессмысленных дней прервалась.

Ощущения возвращались по очереди. Первым окреп интерес к моему окружению. Жажда, аппетит и естественная нужда меркли в сравнении с желанием срочно налаживать хоть какие-то контакты в этом странном и нездоровом социуме.

Догадка на счет моей соседки была верна. Она заигралась в Sims настолько, что стала копировать манеру поведения виртуальных человечков. Двухчасовая терапия давалась ей очень тяжело. Она то и дело просила хотя бы книгу, чтобы поднять свой уровень развлечения, иначе она прямо здесь умрет со скуки.

— Добро утро, — как ни в чем не бывало, однажды сказала я Симке. Будто это не я, а кто-то другой, немой и глухой, все это время жил с ней в одной комнате.

— Доброе! — весело отозвалась девушка. — Как думаешь, мне идет? Знаю, он не заметит, но вдруг?

Не знаю, как кто-то смог бы не заметить этого. В руках Симка вертела пушистую розовую кофточку, украшенную блестящими вязаными розами. Я медлила с ответом, размышляя, вернулась ли ко мне жизненно необходимая способность — лгать с самым невинным видом.

— Тебе идет, — выдавила я с облегчением.

Как результат, сразу за общительностью проснулась гипертрофированная совестливость. Было очень сложно адекватно оценивать Симкин внешний вид. Как я могла не замечать ее яркую и неоднозначную одежду раньше?

Затем о себе заявило сочувствие. Я стала понимать, почему рыжий паренек из нашей группы, которого звали Томом, все свое свободное время посвящал фикусу в холле. Том появлялся в холле первым и до начала терапии протирал все нижние листочки фикуса, а после вечерних занятий и до отбоя занимался верхушкой.

Теперь каждое чахлое растение на подоконниках клиники пробуждало во мне вселенскую жалость и умиление. Я выпросила у завхоза небольшую лопатку (ему потребовалось около недели на урегулирование этой просьбы у самой Шахраз) и самозабвенно вскапывала дерн фикуса. Должно быть, из-за такого внимательного ухода он и рос как на дрожжах.

Потом я поняла, почему дворник отдавал мне лопату, размером с детскую игрушку, с таким недоверием. Пессимизм, страдания и отчаяние нахлынули на меня со страшной силой. Мой день начинался и заканчивался рассказами Симки о неразделенной любви, и я слушала ее, шмыгая и размазывая слезы по мокрым щекам. Впрочем, меня до сих пор не интересовало, ради кого из нашей группы она прихорашивается. Мною владели страдания в чистом виде, и было все равно из-за чего рыдать. Пусть даже история Симки повторялась из вечера в вечер, я рыдала с каждым разом только сильнее. Кажется, я плакала даже по ночам во сне.

Организм всячески пытался найти баланс чувств и мыслей, нарушенный приемом больничных препаратов. В отличие от меня, других не «снимали» со всех лекарств одним махом. Симка, например, принимала какие-то успокоительные. Она говорила, что без таблеток видит над головами людей зеленые ромбики.

В какой-то момент я перестала рыдать и… влюбилась. Так же бездумно, как влюбляются трехлетки в детском саду. Мне ничего не было нужно, я не рвалась что-либо делать или говорить с объектом своих чувств. Я наслаждалась гармонией и бесконечным счастьем, воцарившимся в истерзанной душе.

Меня выдавала лишь глупая улыбка. И синий тапок 44-го размера в руках.

* * *

Это была молодая медсестра, проходившая в клинике практику для диплома или аспирантуры, в подробности мы не вдавались. Главным было, что терапии под ее руководством не так сильно тяготили нас, как с Шахраз или с Иллиданом. Она вроде бы и вопросы задавала те же, что и остальные, и сидели мы те же 180 минут, но что-то было иначе. И к ней так и не приклеилась ни одна из кличек.

— Думаю, никто из вас не будет отрицать вред, наносимый организму алкоголем или наркотиками, — говорила Мария Степановна на утренней терапии.