Неправильный Дойл - [93]

– Обычно я убиваю за то, что ты сделал вчера.

– Попробуй, – сказал Дойл.

– Но тебя, Мэнникс, не так-то просто убить, да?

Дойл пожал плечами.

– Если ты серьезно так думаешь, то ошибаешься. Любого можно убить. Ты не имел права врываться в мой дом и забирать карты, и я скажу тебе почему: твой проклятый дядя продал их мне два года назад. Я заплатил за них тридцать кусков.

– Да тебя накололи, – выпалил Дойл. – В этой земле нет ничего, кроме старой табачной трухи.

– Да уж, пришлось раскошелиться, чтобы это выяснить, – резко сказал Таракан. – Я нанял знающего человека, чтобы тот отправился в Лондон, в Адмиралтейство, и перерыл груду исторических бумаг, это обошлось мне еще в семь кусков.

– Тебя снова надули, – сказал Дойл. – Бак раскопал то же самое в архиве, в Ричмонде, и это ему ничего не стоило.

– Таким образом, я делаю вывод, что теперь вы, Дойлы, должны мне тридцать семь штук. – Таракан выпустил в сырой воздух облако колеблющегося дыма.

– Но я готов простить этот долг, если ты немного поумнеешь и, на хрен, продашь мне эту долбаную землю. Двести пятьдесят «косарей», и все долги забыты. Так что это по-любому отличная сделка. Что скажешь?

– Нет, – решительно ответил Дойл. – Я не продал Брекен, тебе уж точно не продам.

– Не знаю никакой Брекен.

– Понятное дело, – сказал Дойл. – А центр «Королевской синей колы» был так, прикрытием.

– Угу. – Таракан неубедительно закивал.

– В общем, никакого сокровища нет, ты это знаешь, но тебе все равно нужна моя земля. Почему?

Таракан с трудом сглотнул. В его голосе появились настойчивые нотки.

– Все, что я могу сказать, – что есть другие люди, которые заинтересованы в ней по своим собственным причинам. А с этими людьми шутки плохи. Они на самом деле крутые, не то что слабаки вроде меня.

Дойл допил остатки в первой кружке.

– А эти твои заинтересованные люди, случаем, не из Делавэра?

Таракан заморгал.

– Возможно. Опять же, они могут быть откуда угодно.

Он быстро оглянулся через плечо в дождь, словно кого-то искал.

– В общем, после того как Бак умер, я вежливо позвонил Мегги, чтобы сказать: «Эй, пришло время мне получить от тебя причитающееся», – знаешь, что эта долбаная шлюха сделала? Эта долбаная шлюха повесила долбаную трубку прямо мне в ухо!

– Стой! – Дойл поставил наполовину пустую кружку на стол. – Не смей называть Мегги шлюхой.

– Ты, наверное, шутишь, – недоверчиво сказал Таракан. – Здесь есть только одна шлюха, которая надула полгорода…

Дойл поднялся, рванулся вперед и ударил Таракана правым кулаком прямо в левую скулу. Он неустойчиво стоял на ногах, поэтому удар получился несильным, но достаточным, чтобы сбить Таракана со скамьи на соломенный настил, залитый пивом.

Таракан поднялся, держась за щеку, с обидой в округлившихся глазах.

– Тебе не следовало этого делать, Дойл, – сказал он. Он всхлипнул совсем не по-мужски. – Это была твоя последняя ошибка.

Он повернулся и, спотыкаясь, побрел в дождь.

Дойл сел обратно и допил пиво, потом натянул на голову мокрую шляпу, поправил ее и вышел под дождь искать Мегги. Аттракционы находились на другом конце площади среди чахлых сосен. Дойл стоял у металлического крашеного ограждения и смотрел, как «ракушки» описывают круги в мокром небе под специфическую заунывную музыку. Он прищурился, и ему показалось, что он увидел голый белый бок Мегги на вершине параболы, поэтому не заметил, как сзади к нему вплотную подошли двое мужчин.

– Ты проиграл мои деньги, везунчик!

Это был коротышка ирландец с «Колеса фортуны». Его твидовая кепка намокла, из полумрака на Дойла пристально смотрели черные выпученные глаза.

– Я считаю, что этот парень должен мне пятерку. Как ты думаешь, Иисус?

Здоровяк в дождевике выступил вперед и вытащил из кармана что-то кожаное. Дойл разглядел, что у того в руке. Это был плетеный кожаный носок, набитый свинцовыми пулями. В ту же секунду он дал Дойлу в висок, рядом с ухом. В голове взорвался фонтан искр, Дойл потерял сознание и упал на землю. И только смутно чувствовал, как здоровяк Иисус пинает его по ребрам мотоциклетными ботинками, как его тащат по грязи и мокрым сосновым иглам к подъездной дороге за деревьями, где под дождем с включенным двигателем уже ждет длинная темная машина.

14

Темнота была населена ползающими существами. На одной ноге не было ботинка и носка, и кто-то – муравьи? – кусал голые пальцы Дойла. Это болезненное ощущение вернуло его из беспамятства, он понял, что лежит на матрасе, на цементном полу, в комнате без окон, где-то, где раньше никогда не бывал. В помещении стоял спертый, сырой запах цементного подвала, откуда-то сверху приглушенным эхом доносились голоса. Его руки и ноги были слабыми и непослушными, он лежал не двигаясь, сосредоточившись на муравьях, кусающих пальцы ног, и пытался вспомнить свое имя.

Спустя некоторое время муравьи забрались выше и начали кусать его руки и лицо. Он сжал зубы, чтобы не закричать. Сначала он думал о Пабло, нащупывая пустоту в сердце, которую раньше заполнял сын. Потом он подумал о большом холодном стакане бурбона с колотым льдом, мятой и сахаром, но поблизости не было ни бурбона, ни мяты, ни сахара и, уж конечно, колотого льда. Он снова провалился в беспамятство и оказался на карусели. Рядом была Мегги, совершенно голая, ее мокрые волосы развевались, а груди болтались, когда кабинки, вопреки закону тяготения, выносило в ночь и дождь. И Дойл громко стонал на каждом вираже. Потом он снова подумал о Пабло и почему-то вспомнил детскую книжку на английском, которую они вместе купили в Мадриде. И он начал вслух повторять запомнившийся кусок стишка, просто чтобы слышать собственный голос и чтобы напомнить себе, что еще жив: «Мой суп пролит, мой зуб болит, ботинка нет, нога – привет, в руке скворец, стиху конец».