Неправильное воспитание Кэмерон Пост - [65]

Коули вернула фотографию на место, а когда я хотела протиснуться к своему стулу, она застыла, перегораживая узкий проход между комодом и кроватью.

– Хочешь? – Я протянула ей пластинку жвачки с апельсиновым вкусом.

– Нет, – пробормотала она. А потом наши губы встретились. Именно так все и произошло. У меня на зубах еще похрустывала сахарная крошка, а рот Коули уже прильнул к моему. Дверь в комнату была настежь открыта, и пути назад уже не было, но теперь это не имело значения. Мы упали на кровать, и я оказалась на Коули, потому что она сама так захотела. Мы не разделись, просто целовались под фильм «Приключения няни». Коули вела себя очень уверенно, явно знала, что делает, и мы бы так и продолжали, если бы бабуля не крикнула снизу:

– Ужинать!

– Сейчас спустимся, – проорала я в ответ, не слезая с Коули.

– Но Бретт по-прежнему мой парень, – шепнула Коули, как будто это что-то меняло.

* * *

Я думаю, что Коули неплохо удалось убедить себя в том, что наши страстные поцелуи и объятья, которые повторялись вечер за вечером под жарким небом Монтаны, были всего лишь преждевременным, однако же неизбежным экспериментом, которому следовало бы начаться в колледже. Я изо всех сил старалась подыгрывать ей. По крайней мере, отчаянно старалась, втайне надеясь, что между нами происходит совсем другое.

Нашим новым увлечением стали походы в кино. Коули заезжала за мной на озеро, отвозила домой, где я быстро принимала душ, пока она болтала с бабулей. Потом мы отправлялись взглянуть на афишу. Единственная проблема заключалась в том, что в нашем кинотеатре всю неделю гоняли всего два фильма: один начинался в семь, а другой в девять. К первому сеансу мы никогда не успевали. Тем летом мы посмотрели «Их собственная лига», «Баффи – истребительница вампиров», «Бэтмен возвращается» и «Смерть ей к лицу» по три-четыре раза каждый. Мы оценили лапки Мишель Пфайффер в роли Женщины-Кошки, усилия Брюса Уиллиса, сыгравшего наконец-то не крутого парня в боевике, а туповатого пластического хирурга, на редкость фальшивый бруклинский акцент Мадонны, одетой в старомодную бейсбольную форму персикового цвета. Надо сказать, в конце концов этот акцент уже невозможно было слушать. Хотя кинотеатр строили с расчетом на несколько сотен зрителей, по вторникам и средам в зале собирались только самые преданные синемафилы: Коули, я да еще с десяток человек, – но именно это нам и нравилось.

– Опять в кино? – спрашивала Рут, когда нам случалось столкнуться с ней вечером. – На тот же фильм? Потрясающий, наверное.

Но она была слишком занята Рэем, «Салли-Кью» и «Воротами славы», чтобы раскопать правду, к тому же мы довольно хорошо научились держать ее на безопасном расстоянии, что оказалось несложно, так как Коули нравилась Рут и она считала, что новая подруга хорошо на меня влияет.

Сколько я себя помню, билеты в кинотеатр «Монтана» продавал тощий, словно жердь, старикан в неизменных коричневых брюках, коричневом вязаном жилете поверх белой рубашки и коричневом же галстуке. Кондиционер всегда был включен на полную катушку, и в зале стоял арктический холод, так что мы стали брать с собой бабулины дорожные пледы. Плешивый, рыжий в далеком прошлом кассир называл нас кошмарной парочкой и время от времени великодушно позволял пройти без билета, но угадать, когда же на него нападет добрый стих и нам подфартит, было решительно невозможно. Если удача нам улыбалась, мы тратили деньги на попкорн и газировку или карамельки в шоколаде.

Мы пробирались в самый центр последнего ряда. Проектор жужжал прямо над нашими головами. Если там было занято, то по обе стороны от проходов располагались отличные старомодные кабинки, в которых иногда одиноко сидел какой-нибудь жутковатый парень. Папа говорил, что кинотеатр не сильно изменился со времен его молодости. С тех пор как я впервые в нем побывала, там не изменилось ничего вообще: бордовый ковер на полу; большие бра с оранжевыми и розовыми плафонами в стиле ар-деко (я знала, потому что мама все время об этом распространялась); вестибюль с бархатными диванами в пятнах по-прежнему располагался за буфетом, нужно было лишь спуститься на несколько ступеней, а рядом находились двери в потрясающие уборные, где одна сторона помещения была покрыта розовой плиткой, а другая – зеленой. На дверях красовались таблички, на которых тонкими золотыми буквами было написано «Дамы» и «Господа».

Через несколько недель это место стало нашим эдемом, несмотря на тяжелый запах попкорна и леденящую кровь (во всех смыслах) темноту и тишину кинотеатра. Мы держались за руки, переплетали ноги и, если получалось, даже целовались. Даже во мраке последнего ряда это все равно было очень рискованно. Мне это лишь добавляло острых ощущений, но, думаю, Коули наслаждалась именно ими. Хотя не знаю.

Сам сеанс служил нам двухчасовой прелюдией, после которой мы покидали кинотеатр в таком возбуждении, что набросились бы друг на друга прямо в вестибюле, по дороге к грузовику Коули, или в машине, припаркованной в центре города на одной из самых пустынных улочек. Даже если бы мы всего-то держались за руки, это уже был бы вызов общественной морали, поэтому мы шли на некотором расстоянии и следили, чтобы случайно не коснуться друг друга. Это нас только распаляло. Наверное, нельзя назвать