Неправильное воспитание Кэмерон Пост - [130]

– Это ведь разновидность рака? – Лидии понизила голос, как иногда делают, упоминая в разговоре рак.

– Нейрофиброматоз? Нет. Это генетическое заболевание, которое вызывает опухоли. Я не очень хорошо в этом разбираюсь, но на самом деле это не рак. Хотя у тех, кто страдает этой болезнью, гораздо больше шансов на развитие раковой опухоли, что, полагаю, и произошло с тем образованием у нее на бедре.

– Ты, наверное, так переживаешь, – прошептала Лидия.

– Да, – выпалила я, потому что это был ответ, которого от меня ожидали, который, несмотря на все, что произошло между мной и Рут, мне следовало дать, хотя это и было сплошное вранье. Я не переживала за Рут. Конечно, я не желала ей болезней, не хотела, чтобы все ее опухоли оказались раковыми, но больше меня заботила бабуля. Я представляла, как она блуждает по той большой больнице в Миннеаполисе, бредет по длинным стерильным больничным коридорам, которые всегда светятся чем-то зеленым. Видела, как она выбирает блюда в кафетерии – для себя и для Рут. Там кругом столько всяких лакомств, при виде которых она не может устоять: пироги со сливками, огромный выбор салатов. А потом я мысленно переносилась в палату Рут. Бабуля перед телевизором, смотрит свои детективные сериалы, но почти ничего не слышит, потому что звук слишком тихий – Рут надо отдыхать. Потом я слышала клацанье пишущей машинки в душном, битком набитом холле, где все выглядят усталыми. Бабуля стучит по клавишам, чтобы отправить мне это письмо. Когда мое воображение рисовало мне бабулю, которая держит поднос с двумя тарелками супа, поднимаясь в лифте на этаж Рут, меня охватывала печаль куда более сильная, чем та, что вызывал у меня образ Рут на больничной койке, хотя на самом деле ее-то и следовало пожалеть.

Лидия, должно быть, что-то говорила, но я не слышала, потому что, когда она спросила, не хочу ли я это сделать, я не поняла и переспросила:

– Сделать что?

Она поджала губы, но повторила:

– Позвонить тете в больницу. У меня есть номер.

– Хорошо, – согласилась я, а сама надеялась всю дорогу до главного офиса, что мне удастся поговорить с бабулей, которая, если повезет, не отправится прошвырнуться по сувенирному магазинчику или подышать свежим воздухом.

После того как дежурная медсестра по имени Джуди соединила меня с палатой, в трубке раздался бабулин голос:

– Алло?

Не могу припомнить, когда я в последний раз разговаривала с ней по телефону. Еще до того как родители умерли, наверное. Мы иногда звонили ей в Биллингс по выходным, хотя и не очень часто, потому что обычно она просто приезжала к нам или мы к ней. Я раньше слышала выражение «слезы брызнули из глаз», встречала в книгах, но не думала, что подобное возможно со мной, словно у меня врожденный иммунитет, пока бабуля не сказала: «Алло». Я стояла в офисе, пропитанном запахами слежавшейся бумаги, маркеров, клея на оборотах почтовых марок, зная, что у меня за спиной находится Лидия, ведь это она набрала номер и теперь собиралась контролировать мой разговор, а на том конце провода, в больничной палате в Миннеаполисе, звучал голос, голос моего прошлого, который обращался к той девочке, которой мне больше никогда не быть. И знаете что, чертовы слезы брызнули у меня из глаз. Ничто не предвещало, и вот уже они покатились градом, так что мне пришлось набрать побольше воздуха, перед тем как сказать:

– Это я, бабуля. Это Кэмерон.

После такого начала сам телефонный разговор уже не представлял большого интереса. Бабуля заметно разволновалась от моего звонка и рассказала мне все о вкусной еде в кафетерии (я не сомневалась, что без этого не обойдется), о красивых деревьях во дворе больницы, названия которых она не знала. От их розовых цветов она постоянно чихала. Потом она передала трубку Рут. Голос у нее был утомленный, но она нарочно бодрилась, и от этого казалось, что она совсем больна. Лучше бы она этого не делала. Мы с ней разговаривали не очень долго, но я пожелала ей поскорее поправиться и добавила, что я думаю о ней. И это было правдой.

После того как я повесила трубку, Лидия жестом пригласила меня сесть на крутящееся кресло. Сама она выбрала обычный стул поодаль, но помещение было такое маленькое, что на самом деле между нами почти не оставалось свободного места. Она подождала, пока я соберусь с мыслями, а потом спросила:

– Хорошо поговорили?

– Странно.

– Ты же знаешь, как я отношусь к этому слову, – ощетинилась Лидия. – Это увертка. Бессмыслица. Уточни, что ты имеешь в виду.

И на сей раз я была так точна и конкретна, насколько это возможно. Я честно поделилась с ней своими мыслями.

– Не знаю почему, – сказала я, – но когда я разговаривала с ними, то все время представляла их в палате, что неудивительно, но не в Миннеаполисе, где они находятся на самом деле, потому что я никогда там не была, откуда мне знать, как там что устроено, а в заброшенной больнице в Майлс-сити. Она называется больница Святого Розария, и даже сейчас, когда я пытаюсь представить бабушку в палате Рут, я вижу ее в заброшенном темном здании. Полагаю, я могла бы постараться, добавить работающие мониторы, разные приборы, но если я не контролирую свое воображение, то мой разум переносит меня туда, в Святой Розарий.