Неправильная женщина - [18]

Возможно, спецом в этом деле был лаборант Евгений Павлович, который оказывал Татьяне постоянные знаки внимания. Во всяком случае, таким пронзительно-парализующим взглядом, как у него, не обладал ни один из парней-десятиклассников их школы. Когда лаборант смотрел на Таню, ей хотелось идти за ним, закрыв глаза и вытянув вперед руки, как крыса за крысоловом. Евгений Павлович по-прежнему иногда просил ее помочь расставить приборы для лабораторных работ, но, кроме особенных взглядов, ничего себе не позволял. Можно, конечно, считать особенными и те моменты, когда их пальцы соприкасались на клеммах приборов, но, скорее всего, это было лишь чистой случайностью. Тане нравился Евгений Павлович, но она побаивалась его. Он казался ей слишком взрослым и серьезным, да и о Юре Майорове она думала так часто и много, что места в ее душе еще и для лаборанта явно не хватало.

Малиновый костюмчик сидел на Татьяне как влитой. Подчеркивал талию и красиво округлившиеся бедра. Короткая по моде юбка открывала полненькие, очень соблазнительной формы ноги. Михалкова уже раз десять призналась Тане, что хотела бы иметь такие ноги, как у нее, взамен своих спичек.

Ермакова еще раз бросила довольный взгляд в зеркало, покрасивее распределила завитые локоны и на всякий случай позвонила Кондратенко. Все складывалось как нельзя лучше: Лану из дома по-прежнему не выпускали. Таня не успела надеть плащ, как позвонил телефон, видимо, Кондратенко хотела сказать что-то еще. Она схватила трубку и тут же покрылась испариной. Звонил Юра Майоров. Извинился, что беспокоит, и поинтересовался, будет ли в гостях у Михалковой Лана.

– Так ты бы позвонил ей сам, – предложила Таня, хотя точно знала, что звонить ему в семью Кондратенко бесполезно. Юра в этом не сомневался, а потому сказал:

– У них телефон отключен, ты не можешь этого не знать.

– Ах да… – будто бы спохватилась Ермакова и тут же добавила: – А к Любе она придет, потому что ее родители очень хорошо знакомы с Михалковыми и им доверяют. Так что не волнуйся, твоя Ланочка обязательно появится, только чуть попозже, чем все. Она сегодня еще к врачу должна успеть… – Таня сочиняла на ходу, поскольку ей было нужно, чтобы Юра обязательно пришел на вечеринку. Врача она приплела, чтобы Майоров не ушел сразу, как только не обнаружит среди гостей Кондратенко. Спохватившись, что в сложившихся обстоятельствах весть о посещении Ланой врача может как-то Юру насторожить, она поспешила добавить: – К зубному. Ей мать номерок достала.

Майоров поблагодарил за информацию и отключился. Таня очень осторожно, будто стеклянную, положила на рычаг трубку и отправилась к Михалковой, ступая тоже очень осторожно. Она не хотела испортить прическу и испачкать в дорожной пыли лакированные туфельки.

За стол Ермакова села рядом с Майоровым, уверяя его через каждые десять минут, что Лана вот-вот явится. Именно за это она, близко наклоняясь к его уху и щекоча щеку молодого человека круто завитыми локонами, предлагала выпить, когда все остальные, дружно чокаясь и гогоча во все горло, пили за поступление в институты и за мир во всем мире. На столе стояло только красное сухое вино, но парни принесли с собой водку и разливали ее под столом, чтобы случайно зашедшие в комнату родители Михалковой этого не заметили. Потом водку закрашивали морсом или прямо красным вином, чтобы держать фужеры на виду. Очень скоро щеки у всех разгорелись, разговор сделался громким, и родители вынуждены были заглянуть в комнату, где детишки праздновали окончание последней в своей жизни первой школьной четверти. Поскольку ничего предосудительного обнаружить не удалось, они опять удалились в маленькую комнату, которая вообще-то была Любашина, но в этот вечер служила убежищем им.

Таня видела, что Юра нервничает в отсутствие Кондратенко, поминутно смотрит то на часы, то на дверь, которая могла бы открыться, чтобы впустить в комнату Лану. Но дверь оставалась закрытой, и Таня подливала и подливала Майорову вина и уже совершенно открыто предлагала ему выпить за их с Кондратенко любовь и счастье в будущей семейной жизни. Водки, к сожалению, больше не было, но ее всем и так хватило с лихвой. С непривычки к крепким напиткам, да еще и смешанным с вином, все быстро опьянели.

В углу комнаты, специально освобожденном от мебели, начались танцы. Поднявшись со стула, Таня сильно покачнулась. Оказывается, она тоже довольно пьяна, как и все вокруг, чему совершенно не огорчилась. Пространство комнаты стало как-то выпуклее и ярче, школьные друзья казались самыми расчудесными людьми, а Юра Майоров – самым главным человеком на свете. Она потащила его от стола, предлагая потанцевать, чтобы скоротать время в ожидании Ланы. Оказалось, что его тоже сильно ведет в сторону, и, чтобы он не упал, Таня вынуждена была обнять его за талию. Он автоматически положил одну руку ей на плечо, и таким образом, практически обнявшись, они вступили в круг танцующих. В это время кто-то выключил верхний свет и зажег ночник на столике у дивана. Он представлял собой сову, выточенную из цельного камня, у которой желто светились только кругляшки глаз. В комнате было почти совсем темно, что всем присутствующим здорово понравилось. Медленные мелодии следовали одна за другой, и Таня не отпускала от себя Юру, который, казалось, пьянел все сильнее и сильнее, хотя ничего больше не пил. Родители Михалковой несколько раз наведывались к веселящимся десятиклассникам и включали верхний свет, но стоило им выйти за дверь комнаты, как свет вырубался снова, и лишь каменная сова круглила свои светящиеся желтые глаза.