Непознанная Россия - [21]

Старуха открыла рот. Она сроду не клала в кашу яйца, они же все испортят. А когда я положил туда кишмиш, она заявила: "Это кутья, мы едим ее только в поминальные дни".

"Нет, — возразил я. — Это всего лишь английский способ делать рисовый пуддинг. Вы не кладете яиц, масла, сахара, фруктов, в этом вся разница, и наша еда вкуснее, вот увидите".

Бабушка меня не поняла. Я слышал, как она говорила зятю, что я варю рисовую кашу по-китайски.

Я закончил мытье изюма и положил его в пуддинг. Печь остывала, рис уже не кипел, я снова установил каменную крышку и с помощью ухвата задвинул горшок вглубь печи.

Я расчистил середину своей комнаты, внес стол, покрыл его газетами — "Novoe Vremya" и "Дейли ньюс", единственной английской газетой, попавшей мне в руки за время северных скитаний. Газеты сошли за скатерть.

Николай Георгиевич принес мне четыре фунта общественного черного хлеба, что было очень кстати, так как про хлеб я забыл. Попросили у бабушки две меры молока и полфунта простокваши — русские любят есть суп с мечниковской сывороткой.

Все уселись и ждали, когда я внесу первое блюдо. Я снял крышку и благоухание супа поразило собравшихся.

"Ну и ну! — воскликнул Горбун. — Густой!"

Густым суп был несомненно, а уж питателен! Ссыльные смеялись и аплодировали, девушки восклицали: "Ах, мистер!" — и хихикали.

Пошли предположения, что в супе есть и чего в нем нет. Никому не пришла в голову мысль о манной крупе, а ведь это из-за нее он набух и загустел. Литовец Карл рассматривал два лавровых листика, случайно попавших ему в тарелку, а Варвара Степановна пыталась отгадать, что собой представляет кусочек гриба — рыбу или овощ. Тем не менее все ели отлично, а кое-кто попросил и добавки. Я сидел тихо, сознавая, что второе мое блюдо представляет собой триумф кулинарного искусства, что я держал в секрете, но после настойчивых расспросов, наконец, объявил: "Angleesky pudding", за чем раздался взрыв восклицаний. Все повторяли "пуддин-г", "пуддин-г", произнося конечное "г" так, как будто в нем была пружинка.

И вот он вплыл на поднятых руках, как голова медведя. Сверху пуддинг покрылся соблазнительной желтой корочкой и изюминки лежали в ней, как драгоценные камни, а внутри он был не менее прекрасен. Я произвел его очень много, каждому досталось по две порции с молоком и сахаром, а первая порция — и со сметаной! Все выражали мне восхищение, а Алексей признался, что я почти обратил его в вегетарианство. Я дал старухе порцию пуддинга, но она сказала, что уберет его до завтра, сейчас ей не хочется есть.

Остатками супа мы накормили голодных деревенских собак, слетелись и вороны, танцуя и подпрыгивая перед нами, норовя стянуть побольше. Я бросил им кое-какие крохи. "Не кормите ворон, — запротестовал Михаил Григорьевич, — это злые птицы, черносотенцы. Лучше кормите голубей, вот благородная птица".

Варвара выразила желание остаться и помочь мне мыть посуду, однако, бабушка не допустила нас до этого малоприятного занятия. В мой еженедельный шиллинг входила и плата за мытье посуды.

Варвара похвалила меня: "Замечательно вы готовите".

"Тем не менее, — ответил я, — это женское дело, мужчина, толкущийся в кухне — абсурд. Мне думается, в невеселом будущем это нас и ждет — мужчина на кухне, женщина в парламенте".

Varvara laughed. "If the women do as well as themen . . ." said she. I felt she had said something that was irresistible.

"I'll tell you what I mean," said I. " When a woman gives one food, she bids one live. From a man's hands food is but bread and wine, but from a woman's, it is already the flesh and blood of life."

This Varvara did not trouble her little head about, and a good thing too. She evaded my remarks and hurried on to say,

" Wasn't I going to the wedding procession in the evening up near Vassily Vassilievitch'slodging ?"

I thought that I was.

~

Глава 14

ДЕРЕВЕНСКАЯ СВАДЬБА

Вечером мы собрались в избушке Переплетчикова в деревеньке Зачапино. Здесь на следующий день должна была состояться свадьба. Прибывающих со всей округи гостей размещали по соседям. Спиртное и пиво лились рекой. Переплетчиков отвел меня в комнату, где стояло множество больших и маленьких оплетенных бутылок водки, галлоны водки. Откупорить ее могли только после торжественной церемонии, а сейчас она была заключена в темницу, как духи в запечатанной бутылке, как ветры в мехах Эола. И завтра, и в последующие дни влияние содержимого этих бутылей будет заметно вдоль и поперек единственной улицы Зачапина. Водка, по крестьянским меркам, стоила целое состояние, но женихова семья считалась самой богатой в округе, и на спиртное ушли сбережения не одного года.

Василий Васильевич приготовил чай, мы сидели, пели песни, нас было в комнатенке человек двенадцать. Приехавший из Архангельска бывший революционер Лев Александрович играл на скрипке. Лев Александрович так полюбил край своего заточения, что после окончания срока остался здесь жить.

Мы вышли на улицу и пошли танцы: вальсы и польки. Девушки и молодые люди плясали босиком. Потом Переплетчиков плясал с Варварой Сергеевной "Камаринского мужика" и более уморительного представления я не видывал. Камаринская — это скорее балет, чем танец. Переплетчиков плясал, уперши большие пальцы рук в пояс, оттопырив все остальные пальцы, с откинутой назад головой, его подвижное лицо гримасничало всеми мыслимыми способами. Варвара Сергеевна, тоже с руками в пояс, исполняла женскую роль: выступала вперед, отступала назад, вся — застенчивость и дерзость. Те, кто видел русские крестьянские танцы в Лондоне, могли составить о них представление: гротескные па, пожатие плечами, время от времени уродливые и резкие движения тела. Русские национальные танцы грубы, но русские их любят.