Непойманный дождь - [2]

Я научился не думать. Поначалу это было очень трудно, но потом ничего, научился. Мои близкие, о которых я должен заботиться, позаботились обо мне — нашли мне подходящую работу: курьером в почтовой службе. Разношу курьерскую почту — пакеты, большие и маленькие, совершаю свой простой путь. Побольше двигаться на свежем воздухе, побольше двигаться. Я двигаюсь. И общаюсь с людьми: здравствуйте, вам заказное письмо, распишитесь, пожалуйста, до свидания. Нельзя закрываться в себе, открытые пространства жизни — истинное благо, данное человеку. Наши предки не закрывались в своих квартирах наедине с компьютерами и оттого были здоровы и счастливы. А как известно, каждый человек должен — нет, просто обязан! — стремиться к своему счастью. Я и стремлюсь. Хожу по адресам, разношу пакеты — и обретаю счастье.

От прошлой, нездоровой, противоестественной жизни у меня ничего не осталось. Если не считать раздраженной сетчатки глаз и, как следствие, непереносимости яркого света. Но с этим легко справиться — я просто постоянно ношу солнцезащитные очки. Приглушенные тона жизни — полутона, вернее, недотона — еще одна суть моего нового бытия. Все правильно: мир не должен быть слишком ярким, как цвета на экране, это приводит… Лучше не думать, к чему это приводит, не вспоминать. Разносить пакеты, побольше двигаться на свежем воздухе и не вспоминать. Все неизрасходованные силы своей души положить на заботу о близких — мать, сестра, им действительно нужна моя забота — мама так устает, а сестренка очень больна. Хорошо бы еще влюбиться в какую-нибудь девушку, но чего нет, того нет. Пока нет, может, когда-нибудь обрету и это — смогу обрести.

Но главное — ходить и дышать. И не возвращаться в прошлое. Прошлое — ужас и кошмар, туда вход закрыт. Ходить, и дышать, и общаться: здравствуйте, получите письмо, распишитесь. Дружелюбная улыбка, открытый взгляд… Открытый взгляд не совсем получается, мой взгляд закрывают очки. Но это ничего, улыбка искупит. Какая прекрасная работа — разносить почту!

Недавно у нас было собрание — обсуждалась какая-то простая проблема. Мы говорили, мы выступали, всем коллективом решали эту простую задачу — и разрешили, все вместе. Собрание проходило в кабинете заведующей, прекрасный, уютный кабинет, все было так здорово, но тут… Я его обнаружил не сразу, не сразу взглядом натолкнулся. Странно, почему не сразу? Но когда натолкнулся, все было испорчено. Я не смог сделать вид, что этот монстр из прошлого не имеет ко мне никакого отношения — никогда не имел, раз прошлое забыто. Я не смог абстрагироваться, струсил, сбежал! Пришлось потом объяснить, что пошла носом кровь, что от духоты со мной такое бывает. У меня никогда не шла носом кровь!

На следующий день мне дали пакеты, как будто ничего не произошло. Как я был им благодарен!

А впрочем, нужно привыкнуть и к этому. Они, эти монстры, повсюду. Даже на нашей почте их тьма. Иногда мне хочется заразить… нет, разбить все компьютеры мира, молотком сокрушить. Я боюсь их. Ну, не их, а того, что однажды не преодолею искушения — вернусь в прошлое. Не всегда ведь мне нравится работа курьера.

Не вернусь! Там темнота, боль и ужас. Я сделаю вид, что родился курьером, что не имею к этим монстрам никакого отношения, да и пользоваться не умею, как не умею управлять самолетом. Я просто работник курьерской почты, в черных очках, в униформе, с беджиком на груди: «Ефим Долинин. Почта России». Я…

Был и еще один страшный момент, но тогда все обошлось. Из клиники меня забрала мама и привезла в мою квартиру. Мы ехали в такси, я не смотрел на нее, сидел, уставившись в окно, и думал, что везет она меня к себе, что жить мы теперь будем втроем и что возникнет много сложностей, но это ничего, как-нибудь друг к другу притремся, все будет так, как два года назад: я стану гулять с Тоней, заваривать чай к приходу мамы… Но она привезла меня домой. Вот тут-то и наступил тот страшный момент.

Небо в тот день было серое, накрапывал дождь. Мы вышли из машины. Долго и тяжело поднимались по лестнице на мой пятый этаж. На двери белела заплата из нового дерева, замок щелкнул незнакомо — тот, старый, всегда немного заедал… Но все обошлось, все обошлось. Я захотел умереть, но, к счастью, все обошлось. В моей квартире ничто не напоминало… В прихожей не висело больше зеркало, а в комнате… Его унесли, убрали. Стол остался, а его унесли — стол превратился в простой письменный.

И еще на окнах появились шторы. А через неделю я стал курьером.

* * *

Моя новая жизнь абсолютно лишена свободного времени, все рассчитано по минутам, и каждая несет в себе лечебную полезность. Словно бывшего наркомана, меня ведут по четко выстроенному распорядку дня, лишь бы не возникло пустоты, незаполненного пространства, во время которого я мог бы сорваться — задуматься. Все участвуют в насыщении графика моего дня: мама, мой друг Алекс и даже младшая сестренка Тоня. Утро начинается со звонка мамы: «Фима, вставай, не забудь позавтракать, не опоздай на работу». И я встаю, послушно завтракаю, отправляюсь разносить заказные письма. В пять работа заканчивается, я еду гулять с Тоней, потому что вчера она взяла с меня твердое обещание, почти клятву — и это тоже своеобразная тактика с ее стороны. Она понимает, что теперь, когда я здесь, внутри жизни, когда вижу ее страдания, ее беспомощность, отказать не смогу. И чуть-чуть на этом спекулирует. Ради меня спекулирует. Ради моего психического здоровья своим физическим нездоровьем. И притворяется наивной и маленькой, младше своих вполне зрелых двенадцати, нарочито восторгаясь обезьянкам в зоопарке, капризничая у клетки с пантерой: «Еще немного постоим, я не хочу уходить, еще немного»; шумно радуясь сахарной вате на палочке. Шесть последних лет она провела в инвалидной коляске — она не может, по определению не может быть такой маленькой дурочкой. Тоня прекрасно понимает, что я это понимаю, но делаю вид, что верю, а она в свою очередь продолжает, притворяясь, восторгаться.