Непотерянный рай - [62]

Он усмехался:

— Ты ошибаешься: твое хорошее настроение — награда за мою терпеливость. А ты знаешь, кое-что о нарядах и я мог бы рассказать, например о цветовой гамме…

— Ну-ну, говори, какой цвет тебе нравится? — Она втягивала его в разговор.

— Сапфировый. Он очень насыщенный, как небо над Адриатикой. Красивый вон тот, зеленый. Любимый цвет Гогена.

— А желтый? — пыталась она продолжить.

— Тоже хороший. Но может быть, более необычен грязно-желтый. Это любимый цвет великого Модильяни. У меня есть копия его картины как раз в грязно-желтых тонах. На ней изображена прекрасная женщина. Такую итальянку можно встретить здесь на улице.

Жизнь улицы интересовала их обоих: Анджей считал, что настоящие путешественники должны целый день проводить вне гостиницы. Иначе вели себя обычные туристы. Они исчезали с улиц в зависимости от времени приема пищи. В полдень торговля замирала, опускались жалюзи, накрывались полотном лотки, и тотчас оживали все бистро, траттории, рестораны, бары.

— Венецианцы живут на улице! Торгуют на пятачках, на так называемых кампи или кампьелли, сидят возле домов, болтают, едят, пьют… Милая, мне так нравится таскать тебя по разным закоулкам.

— Мне тоже нравится.

Они ели горячую пиццу на картонной тарелочке, покупали колбасу с жареным картофелем у лотошника на Риальто, пили кофе, молодое красное вино.

В рестораны не заходили. Слишком дороги, и там долго обслуживают. Как-то зашли в тратторию «Ла Коломба», где ели омары, ветчину, бульон с рисом, филе, а на десерт — итальянское мороженое с блестящими кружками ананаса. В зале сидели одни иностранцы.

Среднему итальянцу такой обед не по карману, да у них и не принято. С тех пор они выискивали бистро на окраинах города, обычно около мостиков, перекинутых через небольшие каналы, где бывали только итальянцы. Ели спагетти по-болонски или по-неаполитански, рис по-милански, пиццу размерами с головку подсолнечника, сидели за грубым дубовым столом, который навсегда пропитался запахом вина, они то слушали песни подвыпивших перевозчиков, которые, может, были когда-то игривыми гондольерами, то их внимание привлекал шум картежников… Те сидели полураздетые, в подтяжках, выкрикивали «per Bacco»[6] и хлопали картой по столу, что считалось хорошим тоном. Кто ударял робко и несильно, тот, значит, трус, боится проиграть, а может, вообще опасный тип, от такого лучше подальше.

Этот гул часто перекрывал чистый, как звук серебряного колокольчика, голос певца.

— Каждый итальянец — прирожденный тенор, — восхищалась Эва. — А у нашего парня из «Флориды», который пылесосит ковры, ты обратил внимание какой волшебный голос?

Анджея подмывало сказать: «Видишь, у них прекрасные голоса, однако они не лезут на эстраду! Каждый занимается своим делом». Но вместо этих слов он произнес ничего не значащую фразу:

— Наш Умберто весьма оригинальный тип.

Утром Умберто приносил им завтрак в номер, а днем, когда кончал пылесосить, выходил в садик, усаживался возле подурневшего от времени купидона и, приводя в порядок пылесос, исполнял в полный голос сольные арии, которые потихоньку напевал еще во время работы.

— Умберто — оригинальный тип, — повторил Анджей. — Сейчас я тебе его изображу.

— Победа! — обрадовалась Эва, видя, как он пристраивается с этюдником, который уже несколько дней носил с собой и только изредка, словно украдкой, раскрывал.

Через минуту она громко смеялась, разглядывая Умберто, пронзенного стрелой «садового» амура.

— Забавно! Можно, я возьму себе?

— Зачем! — Он смял лист и снова начал рисовать.

Эва с интересом склонилась над ним. На листе появилось бистро, в котором они сидели, потом стол в углу с четырьмя азартными игроками.

— Что за морды, господи, — шептала она в восторге, забыв, что по-польски здесь можно и вслух. — Анджей, не выбрасывай хоть это! Ты должен сделать много таких зарисовок.

— Таких? Нет, это просто забава. С завтрашнего дня начну всерьез.

— Нашего Умберто зря смял. Мне так хочется этот рисунок оставить на память.

— Я сделаю лучше. — Он спрятал этюдник. — По-моему Умберто — муж этой большеглазой Джованны. Я узнал, что они — владельцы гостиницы.

— Владельцы? — удивилась Эва. — Сами владеют и сами все делают!

— Каждое маленькое заведение обслуживает хозяин и его семья. Во «Флориде» даже приходящий на ноль швейцар — какой-то их родственник.

— У нас такое представить невозможно. Сразу был бы директор, главный бухгалтер, канцелярия и две смены службы. А здесь владелец, кельнер, уборщик и портье — все в одном лице. Никому чужому не дадут заработать! Теперь я не удивляюсь, почему у них безработица…

Анджей засмеялся:

— Ты все очень упрощаешь, но я рад, что тебе интересно.

— Потому что не так, как у нас, в Польше. Не знаю, хуже или лучше, но не так. Мне все это интересно, наверное, поэтому люди отправляются путешествовать. Ведь интересно посмотреть, как мир устроен. Вот и я, пока не увидела другую страну, была как бы слегка недоразвитой, а теперь благодаря тебе успешно развиваюсь, — шутила она. — Мне очень хорошо, Анджей! — добавила она серьезно.

— А мне еще лучше, милая! Рядом с тобой я чувствую себя молодым…