Непотерянный рай - [19]

Он не любил, когда его называли старейшиной, но понимал, что человек его возраста не может не украсить состав совета и что одним своим присутствием он вносит вклад в деятельность учреждения, поэтому с незапамятных времен Крукевич ни разу не запятнал свое имя выступлением на заседаниях. Обязанности члена совета он выполнял посредством лояльного поддакивания и поднятия руки при любом голосовании по предложениям, которые вносил председатель. Все это даже с учетом того, что он выпивал несколько чашек кофе и выкуривал изрядное количество сигарет, не наносило ущерба учреждению.

Вторым вкатывался в зал человек пикнического телосложения, профессор Стрончик, по сути дела, ровесник Крука, тоже лысый, но без накладки, что вызывало одобрительную улыбку у людей, впервые присутствовавших на заседании и желавших продемонстрировать этой улыбкой свое уважение к ничем не маскируемому возрасту. Стрончик был на пенсии, когда-то числился в одном высшем учебном заведении профессором по специальности, о которой никто ничего толком не знал, и уж совсем трудно было ожидать, чтобы кто-нибудь из членов совета мог припомнить заглавие хотя бы одного из научных трудов профессора. Стрончик любил выступать на собраниях, говорил дельно, и его мнением никто не пренебрегал, хотя в начале каждого выступления Стрончика слушатели вынуждены были привыкать к его голосу, напоминавшему писк недоразвитого отрока или, если хотите, ягненка под ножом.

Некоторые входили в зал парами, как, например, не очень еще старый бородач Салява, острый на язык критик-искусствовед и журналист, со своим другом Анубисом, кинорежиссером, еще только добивающимся признания. Иногда появлялись действительно молодые, но уже стреляные личности из разных областей науки и искусства.

Так же парой входили Боровец и Чайна с зелеными папками под мышкой, и это означало, что заседание вот-вот начнется, а в этот момент к столу еще подбегали последние, запыхавшиеся члены совета. Список присутствующих обычно замыкал театральный критик Одровонж, который влетал в зал через десять минут после начала заседания. Он всегда был удивлен тем, что его часы фирмы Тиссо плохо идут, и поэтому, протискиваясь к своему стулу, оправдывался с помощью жестов, выразительно постукивая пальцем по стеклу часов.

Никто никогда не обращал внимания на его жесты. Чайна, конечно же, не прерывал чтения протокола, члены совета внимательно прислушивались, когда прозвучат их фамилии, занесенные на страницы этой универсальной хроники, и только председатель Боровец, которому все равно нечем было заняться, покачивал головой, что должно было служить бессловесным ответом Одровонжу, означающим прощение грехов вечно опаздывающему коллеге.

Пока читали протокол, три термоса с кофе без шороха и бульканья двигались по кругу, так же тихо передвигались по сукну сахарницы. Можно сказать, что заседание по-настоящему начиналось лишь с того момента, когда над лысинами, шевелюрами и над нашлепкой экс-барона Крука возносился возбуждающий аромат кофе.

Когда Чайна кончал читать протокол, Боровец, все внимание которого сосредоточивалось на поднесенной к устам чашке, спрашивал:

— Замечаний к протоколу нет? Не вижу. Принято, — коротко формулировал он и делал глоток. — Переходим к следующему вопросу.

Затем директор в молниеносном темпе и сокращенном виде излагал решения узкого президиума, принятые за истекшую неделю, решения пустяковые, если судить по пренебрежительному тону докладчика, но они могли бы стать куда интереснее, если бы присутствующим удавалось, например, расслышать, какие суммы были выплачены.

Слово опять брал Боровец, только теперь он держал в руках уже не чашку, а перечень принятых решений, который подсунул ему Чайна.

— Решения обоснованные, все они согласованы со мной. Против никого нет? Не вижу, принято, заносится в протокол, переходим к следующему вопросу.

На этот раз перешли к рассмотрению петиции ученых, в том числе нескольких авторов учебных пособий по возделыванию сахарной свеклы и по птицеводству. Считалось, что это имеет отношение к науке, и поэтому после сообщения референта соответствующего отдела слово получил профессор Стрончик, который своим блеющим голоском поддержал предложения отдела. Из вежливости его внимательно выслушали, хотя он излишне долго и горячо аргументировал правомерность столь мизерных доплат ученым, которые присутствующим здесь киношникам и эстрадным авторам показались до смешного низкими.

Стрончика слушал даже Боровец, не любивший длинных речей в чужих устах и считавший их своей личной привилегией, пользоваться которой он привык только при обсуждении особенно важных вопросов.

По-прежнему все шло гладко, то и дело слышалось «не вижу, переходим к следующему вопросу», наконец председатель провозгласил:

— Переходим к вопросам по тематике — изобразительное искусство. Прежде всего о выставке в Милане.

Анджей кратко доложил о подготовке к проектируемой им выставке польских иллюстраций к шедеврам мировой детской литературы. Он сообщил, что план выставки полностью готов, экспонаты одобрены специальной комиссией, сейчас составляются биографии художников и каталоги на иностранных языках. Он напомнил присутствующим, что над подготовкой выставки он работает вместе с коллегой Салявой и всей комиссией.