Непостижимое (Онтологическое введение в философию религии) - [45]

Теперь - второе. В трансцендентальной логике Канта отношение "категорий" в собственном смысле к логическим формам мысли, т.е. к началам, конституирующим рациональность, остается все же неясным. Несмотря на известную "дедукцию" "таблицы категорий" из "форм суждения" и несмотря на то, что и такие формальные определения, как "единство", "множество", "бытие" и т.п., причислены к составу "категорий", дело обстоит, по-видимому, все же так, что формальные начала мысли, напр. "тождество" и "различие", не стоят ни в какой внутренней связи с категориями, конституирующими "предметность". Коротко говоря, основоположные логические начала рациональности остаются незатронутыми трансцендентальной логикой в ее кантовской форме. Кант не только - правомерно - различал вообще "трансцендентальную" логику от "формальной", но и - неправомерно - думал, что можно построить первую, совсем не затрагивая последней; в отношении "формальной" логики он, как известно, полагал с величайшей наивностью, что со времени Аристотеля она "не смела сделать ни шагу назад и не могла сделать ни шагу вперед"lxix.

Нам нет никакой надобности входить здесь подробнее в рассмотрение проблематики отношения между логическими принципами и "категориями" в кантовском смысле - как вообще мы должны воздержаться от усложнения хода наших размышлений историко-критическими изысканиями. Нам достаточно здесь снова подчеркнуть, что принципы определенности - и тем самым принципы рациональности - имеют основоположное значение в конституировании предметности. Отсюда следует, что подлинное "трансцендирование", "выхождение" за пределы предметного мира или - что то же - усмотрение условий предметности - именно той первоглубины реальности, из которой и в силу которой возникает сама предметность, - предполагает осознание начал рациональности. А так как осознание и означает трансцендирование за пределы того, что при этом осознается, то мышление в этой потенцированной форме - в которой оно и образует истинное существо философии как "первой философии" есть мышление, трансцендирующее за пределы рациональности и почерпающее свои итоги в сфере трансрационального.

Но это трансцендирование, выхождение за пределы рациональности, есть мышление совершенно особого рода. Совершающееся при этом расширение познавательного горизонта заключается не в том, что мы как бы просто пространственно расширяем поле нашего зрения и открываем перед нашим взором новый предмет, на который мы должны теперь его направить. Сфера трансрационального, достигаемая при этом трансцендировании, хотя и прозревается и в глубинах самого предметного бытия или как бы отражается в них (как мы это видели в гл. II), но сама по себе никогда не может быть "дана" мысли "предметно", и мысль не может непосредственно и прямо направляться на нее. Ибо все предметное как таковое уже рационально оформлено, а трансрациональное как таковое, напротив, как мы уже видели, не предметно. То же самое мы можем выразить и в иной форме. В обычном, банальном утверждении, что непостижимое нельзя "постигнуть", бесспорно верно одно: действительно нет никакой возможности мысленно уловить непостижимое как таковое, прямо направляя на него умственный взор, - именно потому, что противоречиво пытаться определить трансрациональное. Трансцендирование есть поэтому не достижение чего-либо трансцендентного, а осознание трансцендентального, как бы "пограничного", и именно потому оно есть "трансцендентальное мышление". Осознание основы рациональности как бы тем самым делает косвенно видимой "атмосферу", из которой проистекает рациональность и которая сама трансрациональна; нам нет надобности - да это было бы и невозможно - самим перенестись за пределы этой атмосферы, как бы занять позицию вне ее, чтобы извне направить наш взор на нее и ее увидеть. Напротив, живя сами в ней, как бы вдыхая ее и вместе с тем держа открытым наш умственный взор, мы совершенно имманентно через переживание и самооткровение убеждаемся в ее присутствии, и лишь в этой форме она становится нам очевидной. Чтобы достигнуть абсолютного, трансрационального, непостижимого, мы не должны покинуть, оставить за собой относительное, рациональное, постижимое; напротив, первое именно просвечивает сквозь последнее, имманентно дано в нем и вместе с ним и лишь в этой форме нам доступно - более того, лишь в этой форме вообще осмысленно мыслимо. "Трансцендентальное мышление" не есть предметное познание; оно есть имманентное самопознание, позднее, задним числом логически оформляемое отдавание себе отчета в имманентно открывающейся нам - сквозь область рационально-логического - трансрациональной реальности.

Но из этого следует еще иное. Предметное познание во всех его областях есть нечто вроде отпирания замкнутого, проникновения в первоначально неведомую, скрытую от нас глубину, разгадывания загадки, преследования скрывающейся, ускользающей от нас добычи. Оно руководимо любопытством; оно должно дать ответ на вопрос: "Что собственно тут скрывается? какова реальность, когда доберешься до нее и снимешь покрывающую ее оболочку?" Формулируя это логически, мы должны еще раз сказать, что предметное познание осуществляется в суждении, самая общая формула для которого есть "x есть A". В x, в неизвестном предмете открывается, обличается некое A, и само x этим "определяется" "как" A; и именно этим удовлетворено наше любопытство. Именно по этому образцу всякая "догматическая" - теперь мы можем точнее сказать: "рационально-предметная" - "метафизика" мнит угадать и последнее существо вещей, удовлетворить наше ненасытное любопытство, "разгадать" последнюю и глубочайшую тайну бытия. Но это есть тщетный, внутренне-противоречивый замысел. Мы видели это уже ранее: x как таковое - т.е. непостижимое по существу, трансрациональное - не может быть "разгадано", ибо "разгадать" значит "рационально определить", а это противоречит самому его существу. Поэтому нет такого суждения, которое непосредственно касалось бы x как такового; так как непостижимое бесспорно в смысле "безвопросности" (fraglos), то в нем нет места ни для вопроса, ни - тем самым - для ответа. Здесь нет места для руководимой любопытством потребности раскрыть, обнаружить что-то, проникнуть во что-то скрытое. Достижимое здесь знание есть как бы некое без усилия и искания с нашей стороны нам даруемое целомудренное обладание без вожделения - не добыча; а чистый дар. Значение есть здесь не суждение, а чистое созерцание; и само созерцание есть здесь не созерцание чего-то, что стояло бы перед нами и могло бы быть наблюдаемо нами, а созерцание через переживание; мы имеем здесь реальность в силу того, что она в нас есть или что мы есмы в ней - в силу имманентного самооткровения реальности именно в ее непостижимости. Так как всякое суждение и определение здесь по существу невозможно и неуместно, то знание непостижимого есть, как таковое, неведение; но так как нам открывается при этом с очевидностью само непостижимое, то это неведение есть именно ведающее, умудренное неведение. Необходимый здесь по существу дела отказ от сущего, определяющего познания не есть вынужденная резиньяция, которая обрекла бы нас на познавательную нищету, на отречение от мечты достигнуть желанной последней истины. Напротив, необходимое здесь интеллектуальное смирение, которое состоит в усмотрении неправомерности и бессмысленности, в применении к этой области, нашего обычного познавательного влечения, руководимого любопытством и жаждой открытий, дарует нам полное, единственно адекватное обладание самой истиной. Именно в этом ведающем неведении, через преодоление предметно-направленного, ищущего, беспокойно допытывающего познания наш взор впервые раскрывается для восприятия всей полноты и положительности реальности. Именно это имеет в виду Гете, когда он говорит, что не надо ничего искать позади явлений, а удовлетворяться наподобие детей чистым опытом, ибо он сам есть истина. Дело обстоит совершенно так же, как в нашем отношении к живому человеческому существу. Поскольку мы пытаемся познать его как "предмет", вскрыть его внутреннее существо в комплексе определений, - от нас ускользает именно подлинное существо его личности. Истинная тайна человеческого существа открывается лишь при установке любви и доверия, чуждой всякому "сыску" и несовместимой с ним; и лишь так мы достигаем живого знания непостижимой реальности, подлинно образующей существо личности. Что это есть больше, чем простая аналогия, - в этом мы убедимся в позднейшей связи.