Непостижимое (Онтологическое введение в философию религии) - [36]

4. Реальность

Но непостижимое в себе в качестве безусловного бытия обладает еще одним признаком или может быть прослежено в своем конкретном составе еще дальше. Поскольку оно не только не совпадает с постижимым в понятиях, но - как было указано - и выходит за пределы всякого предметно-мыслимого бытия, оно не может совпадать и ни с каким "созерцаемым" бытием. Ибо созерцаемое предполагает вне себя само созерцание и созерцающего; оно является нам все же как-то аналогично предметному бытию, как нечто, что "стоит" как-то "перед" нами и к чему мы как бы подходим извне, чтобы уловить его нашим познавательным взором. Подлинно безусловное бытие должно, напротив, мыслиться как подлинно всеобъемлющее единство и основа всего остального вообще; поэтому вне его не может оставаться решительно ничего.

Мы усмотрели только что основной недостаток всяческого идеализма в том, что он не улавливает, что само "мышление" или "сознание" есть тоже нечто сущее, т.е. принадлежит к составу безусловного бытия. Но если это так, если "мышление", "знание", "сознание" тоже принадлежат к бытию, то это суждение может быть обращено, и мы обязаны подчеркнуть, что мы лишь постольку улавливаем подлинно безусловное бытие, поскольку мы учитываем в нем и этот элемент "мышления", "знания" или "сознания".

Уже выше, при анализе идеального бытия, мы как бы непроизвольно натолкнулись на точку, где мы не могли удовлетвориться одним "мыслимым", в смысле объективного, и где мы, напротив, в самом "мыслимом" с очевидностью заметили следы чего-то иного - именно самой "мысли" - правда, не как человеческого душевного процесса, а как универсальной "потенции мысли". Совсем не случайно слово "идея" имеет двойной смысл того, что "мыслится", "находится в мысли", и той в себе пребывающей "сущности", которая лишь улавливается в мысли или открывается мысли. Непрекращающийся в течение веков спор между логическим "реализмом" и "номинализмом" (или "концептуализмом") (подлинно осведомленный в истории философии знает, что этот спор, начавшийся со времени Сократа и Платона, продолжает и доселе волновать умы), - спор, "существует" ли "идея" только в "сознании", в "мышлении" или она должна быть признана за "реальность" и вне мышления, - этот спор имеет своим источником то обстоятельство, что "идея" одновременно предполагает и то, и другое - что она есть реальность, как бы стоящая на пороге между "бытием в мышлении" и "бытием в себе". Но так как идеальное бытие есть неустранимый составной элемент безусловного бытия, то невозможно ориентироваться в последнем, уловить его в его целостности, поскольку мы не учтем при этом саму потенцию "мышления" или "познания".

Этот момент "познания", идеального "обладании" содержанием бытия, мыслимый как особая реальность, обычно обозначается словом "субъект познания", причем последнее понятие как-то отождествляется с понятием "я". Известно, что Декарт (и еще гораздо раньше бл. Августин) в истине cogito ergo sumlviii усмотрел последнюю очевидность бытия именно в этой реальности "познавшего". Что собственно означает "я" - или, точнее, "я есмь" - об этом нам придется говорить в дальнейшей связи. Проблематика "теории знания", как она развивалась в философии из точки зрения Декарта вплоть до немецкого идеализма и неокантианства, во всяком случае свидетельствует, что отождествление самоочевидного непосредственного бытия "с субъектом познания" и последнего - с "я" наталкивается на множество неясностей и трудностей. Уже сам Декарт должен был считаться с этим, признав необходимым условием бытия ограниченного "я" первичную самоочевидность "Бога" как безусловно бесконечного бытия, а немецкий идеализм и позднейшее неокантианство вынуждены были пойти по тому же пути и заменить "я" "абсолютом" или "духом" или "сознанием вообще". Не углубляясь здесь во всю эту проблематику, мы ограничиваемся простым констатированием, что при этом с совершенной бесспорностью был найден в потенции "мышления", "знания" или "сознания" момент безусловного бытия, который улавливается не в форме "дано", "есть", "имеется" (в форме, которая, как было показано, указывает на глубину, из которой возникает предметное бытие), а в совершенно иной форме данности-самому-себе, или "обладания". Форма "дано" ведь очевидно предполагает и того, кому "дается", и самый факт "обладания". Безусловное бытие есть тем самым "бытие-для-себя", ибо вмещает в себе не только все, что дано, но и того, кому оно дано, и само это отношение данности, или обладания. Это, конечно, отнюдь не означает, что безусловное бытие должно мыслиться как некое всеобъемлющее "сознание" по образцу индивидуального сознания, т.е. как нечто вроде "мировой души" или "мирового я". Ему присуща именно лишь потенция мышления, или сознания, и в этом смысле оно содержит момент "субъективности", но в какой форме и в каких конкретных точках бытия обнаруживается и осуществляется эта потенция - это остается еще совершенно непредрешенным. При правильном понимании здесь с очевидностью открывается только одно: безусловное бытие не есть нечто, что должно было бы быть раскрыто и освещено извне, какой-либо инстанцией бытия, внешней по отношению к нему (и что может вообще быть вне и за пределами самого безусловного, всеобъемлющего бытия?); оно, напротив, таково, что имеет само себя, так что есть исконное единство "имеющего" и "имеющегося", или единство бытия как бытия-для-себя, как "идеального" обладания самим собой.