Непокорный алжирец. Книга 1 - [65]

Наконец кризис миновал. Малике чувствовала себя лучше, хотя была ещё очень слаба. Но той тихой радости возвращения к жизни, которую обычно испытывает выздоравливающие, она не ощущала. Целыми днями она молча лежала в постели, отвернувшись к стене и прикидываясь спящей, когда кто-нибудь входил к ней в комнату. В сердце не проходила поющая боль, единственным желанием было, чтобы никто не прервал сладостного и горестного мысленного общения с любимым. Сколько писем она написала ему, сколько переговорила с ним, какие планы освобождения — часто ценой собственной жизни — строила! Никогда прежде Малике не задумывалась над смыслом своего существования. Она просто жила. Жизнь была полна движения, света, запахов земли, цветов, травы и дождя, красоты природы, среди которой она росла, и чего-то незнакомого, манящего и далёкого, как самая дальняя звезда, к чему стремилась её душа. А теперь Малике физически ощущала пустоту вокруг себя. Во имя чего и зачем жить? Ахмеда нет, и никто ей больше не нужен. Из года в год — пока не состарится — она будет бесцельно бродить по этим комнатам, выговаривать прислуге, есть, пить, ложиться спать… Зачем?..

Дверь приоткрылась, вошла Фатьма-ханум. Стараясь неслышно ступать, она подошла к кровати и робко проговорила — она почему-то робела перед своей притихшей, повзрослевшей за болезнь дочерью:

— Доченька, тебе пора поесть. Ты всё дремлешь и дремлешь…

— Я не сплю, мама, — сдерживая досаду, Малике повернулась к матери и вдруг как-то по-новому увидела страдающие, виноватые глаза, постаревшее лицо с резкими бороздами от крыльев носа вдоль щёк, и тёплая волна жалости нахлынула на неё. — Мамочка… мама! — только и могла произнести Малике. Она обняла мать и, как в детстве прижалась щекой к её щеке.

Взволнованная порывом дочери, с затуманенными от слёз глазами, Фатьма-ханум поглаживала её по спине, по волосам.

— Поговори со мной, доченька, не молчи, у меня тоже женское сердце, я тебя пойму…

Малике вздохнула.

— Что говорить, мама, ты же сама всё знаешь… Если у меня отнимут Ахмеда, я не буду жить. Зачем?..

Спокойно, без вызова и надрыва говорила Малике, и это спокойствие не оставило сомнения в её решимости, насторожило Фатьму-ханум. Она испуганно воскликнула:

— Не надо, дочка, грех это! Не всё ещё потеряно, дай мне подумать…

Тут же Фатьма пошла к мужу и твёрдо заявила, что разлучать Малике и Ахмеда грех. Абдылхафид сначала заупрямился, но потом уступил слезам и упрёкам жены. Они долго советовались, прикидывали и так и эдак и наконец решили просить генерала, чтобы он освободил доктора, а потом отправить обоих одержимых куда-нибудь подальше.

Им обещала помочь Лила, у которой установились весьма близкие отношения с генералом.

4

Ришелье отдавал Лиле почти всё своё свободное время, красавица прочно завоевала его сердце. Может быть, случайная интрижка, каких в жизни Фернана Ришелье насчитывалось немало, превратилась в настоящее, глубокое чувство? Пожалуй, нет. И тем не менее, лишь несколько дней не повидавшись с Лилой, генерал начинал скучать о ней.

В отношении Лилы к генералу, после ареста Ахмеда, стало сквозить недоверие. По утрам, лёжа на кровати и думая о несчастном докторе, она даже ненавидела Фернана, но стоило услышать ей низкий рокочущий голос в телефонной трубке, в сердце появлялась надежда, что арест — недоразумение и, может быть, произошёл случайно, не по вине Ришелье…

Удобно развалясь на диване, генерал дымил папиросой, Лила сидела рядом в глубоком кресле.

— О чём задумалась, любовь моя?

Лила посмотрела на Ришелье без обычного своего кокетства.

— Хочу задать вам один нескромный вопрос.

— С удовольствием отвечу, — Ришелье понимающе улыбнулся. — Вероятно, вы хотите спросить, люблю я свою жену или нет? Угадал?

Лила покачала головой.

— Не угадали.

— В таком случае спрашивайте.

— Скажите, Фернан, как вы относитесь ко мне? Только — откровенно.

Генерал не сразу нашёлся. По губам Лилы скользнула невесёлая усмешка.

— Затрудняетесь? Хотите, я вам помогу? Избалованная особа, ищущая лёгких развлечений. Почему бы и не…

— Ну, нет уж! — с непритворной горячностью прервал её генерал. — Если бы это было так, я, несмотря на всё обаяние вашей красоты, порвал бы с вами. Нет-нет!

— Но ведь я не настолько умна, чтобы вам было интересно со мной, — настаивала Лила, возвращаясь к привычному кокетливому тону.

— С вами мне очень хорошо, — просто сказал Ришелье. — И вы настоящая умница. А умничающих женщин я не люблю.

Лила довольно улыбнулась, ей льстили слова генерала.

В дверь постучали, вошла Фатьма-ханум. Лила усадила её, налила чаю, потом, сославшись на домашние дела, оставила гостью наедине с генералом.

Фатьма-ханум не знала, с чего начать, и сидела, не поднимая глаз от пиалы. Несчастье с дочерью и бессонные ночи не прошли даром — лицо Фатьмы-ханум осунулось, под глазами легла синева, полные плечи ссутулились.

Генерал первый нарушил молчание.

— У вас ко мне дело, ханум? Готов вас выслушать.

Фатьма-ханум сглотнула комок, застрявший в горле.

— Я пришла воззвать к вашему милосердию, генерал… Язык не поворачивается говорить такое, и не сказать — тоже нельзя. Отпустите его, генерал!