Непокорный алжирец. Книга 1 - [50]

5

Несмотря на усталость, доктору не спалось. Все вокруг спали… спали крепко, здоровым сном наработавшихся людей. Из соседней палатки доносился густой храп, нарушавший тишину пещеры. Только Решид ворочался с боку на бок на своей походной койке. Беспокойные мысли словно опутали его густой паутиной.

Едва рассвело, доктор поднялся — как там Халед? Он быстро оделся, умылся и отправился к нему в палатку. Больной спал. Молодой человек в белом халате, дежуривший возле раненого, сказал, что ночь прошла спокойно.

Попросив дежурного позвать его, как только Халед проснётся, доктор выбрался из пещеры. Был тот ранний час, когда всё дышит свежестью. Зябко поёживаясь, Решид с наслаждением вдыхал чистый горный воздух, густой и лёгкий одновременно. Рядом с ним остановилась санитарная машина. Приехал доктор Руа, местный врач, ассистировавший Решиду во время операции.

По профессии Руа был ветеринаром. Много лет назад Шарль Ришелье выписал его из Парижа для надзора за своими лошадьми и скотом. Но в селении не было врача, и жители его стали обращаться к Руа за помощью, в которой этот добрый человек никому не отказывал. Руа пришёл в ужас, столкнувшись со множеством болезней, распространённых среди феллахов. Постепенно он стал врачом-практиком, его имя сделалось популярным среди местного населения, а теперь его уважали вдвойне.

Руа осведомился о полковнике, а затем сказал:

— Неподалёку один больной в очень тяжёлом состоянии. Если не ошибаюсь, гнойный аппендицит, нужна срочная операция, приехал вас просить. Я, честно говоря, боюсь.

Доктор согласился. Прежде чем ехать, они вместе зашли в палатку, к своему пациенту. Халед тут же проснулся, в усталых глазах его мелькнули удивление и радость. Ему, видимо, не верилось, что перед ним его друг — Ахмед. Засохшие губы дрогнули.

Доктор дружески улыбнулся Халеду.

— Лежи спокойно, Слим. Не двигайся… Всё в порядке. Поговорим потом, когда поправишься.

Халед благодарно смотрел на доктора. Он что-то хотел сказать, однако тот предупредительно поднял руку:

— Нельзя!

Проверив пульс больного и сделав ему укол, Решид, так и не позавтракав, вместе с Руа уселся в машину: нельзя было терять ни минуты.

Вскоре машина остановилась у опушки густого леса. Их словно ожидали, буквально за несколько секунд вокруг приехавших образовалось плотное кольцо людей. Особенно много было стариков и детей.

Соскочив на землю, капитан Ферхат поднял руку.

— Не напирайте, друзья! Осадите немного, а то вы нас раздавите!

Омар-ага, указывая на доктора, закричал что есть мочи:

— Люди! Поздравляю вас с радостью: хвала аллаху, полковник будет жить! Вот табиб, который принёс ему облегчение!

Сколько их собралось здесь! А где же селение, где дома? Сколько доктор Решид ни вертел головой, не видел ничего, похожего на строения. И только войдя в лес, разглядел в его сумраке многочисленные шалаши и землянки, лепившиеся друг к другу.

Омар-ага подвёл доктора к своему шалашу.

— Вот мой дом, са'аб табиб… Видите, куда загнали нас господа?

У доктора было такое чувство, будто и на нём лежит ответственность за всё содеянное, за ту ужасающую нищету, в которой жили все эти люди. Щемящую жалость вызывали дети. Они были истощены до крайней степени… Худенькие личики иссиня бледны, белки глаз у многих начали желтеть. Все ребятишки босиком, одеты в невообразимые лохмотья.

Доктор Решид направился вслед за Руа к землянке. Они спустились в четырёхугольную яму глубиной метра в полтора, глинобитные стены по краям этой ямы едва возвышались над землёй, крышей служила груда ветвей, накиданных на потолочные перекрытия и промазанных глиной. Пол был устлан камышом. Ни мебели, не утвари — ничего! Пузатый кувшин, закопчённый кумган, пара стоптанной обуви да старая шинель — вот и все вещи в этой лачуге. На улице светило солнце, а здесь было мрачно, чувствовалась сырость и в то же время душно было так, что становилось трудно дышать.

В углу на брезенте, заменявшем постель, под стареньким одеялом, скорчившись, лежал больной, у его изголовья, завернувшись в чёрные чадры, сидели две женщины.

Один из помощников Руа зажёг газокалильную лампу. Землянка осветилась режущим белесым светом. Доктор Решид опустился на колени возле больного, вглядываясь в страдальчески сморщенное лицо, нащупал пульс. Больной не шевелился и не открывал глаз. Одна из женщин, наверно жена, заплакала.

— Да будет долгой ваша жизнь, са'аб доктор, спасите его… — говорила она, рыдая. — Он один у нас, больше некому о нас позаботиться.

Руа стал её утешать. Доктор Решид поднялся и сказал по-французски:

— Вы правы, коллега. Оперировать нужно немедленно.

Руа поручил своему помощнику перенести больного в операционную и предложил доктору пройти к санитарным палаткам.

Несмотря на все немыслимые страдания, принесённые войной, жизнь в посёлке шла своим чередом. Несколько человек деловито собирали кору пробкового дерева, как будто её можно было сейчас продать, — очевидно, надеялись сделать это после войны. В другом месте Решид увидел парикмахера в белом халате — на открытом воздухе он стриг и брил. Устроившись прямо на земле с патефоном, молодой мужчина, закрыв глаза, тихо подпевал пластинке: «А яма ази-зен». Нет человека, который не знал бы этой песни. И всё-таки все — от мала до велика — с упоением слушали певца!